Одна из нас лишняя
Шрифт:
Я рассмеялась. Видно, он настроен решительно.
Мы въехали в один из бесчисленных, образованных пресловутыми пятиэтажками дворов на Бахметьевской. Ну хоть какая-то тень и прохлада. После изматывающей жары залитых солнцем улиц даже слабый намек на тень казался раем.
— Я остановлю вот здесь, — Родион затормозил у неухоженного газона, упиравшегося в разворотную площадку, и выключил мотор, — третий подъезд, квартира сорок семь.
— О'кей, — я сняла ремень безопасности и выскочила из машины.
Не оглядываясь, я вошла
— Ну, что я тебе говорил! Вовку в такое время дома не застанешь, — сказал Родион, когда я заняла свое место в машине.
— Придется подождать, — вяло отозвалась я.
— Покурим? — Давнер прикурил сигарету и протянул ее мне.
Не выпуская из поля зрения подъезд, я откинулась на спинку сиденья и с удовольствием затянулась.
— Послушаем что-нибудь? — Давнер нашел волну «Европы-плюс» и прибавил громкость.
«Я буду твоим другом», — пел чувственный, глухой и одновременно нежный голос Шаде.
— Может, хочешь выпить? — неожиданно предложил Родион и дотронулся до моей руки. — У меня здесь есть кое-что.
— «Мартини»? — удивилась я, видя, что Родион вынимает из пластикового пакета небольшую знакомую бутылку.
— Я и стаканы прихватил, — улыбнулся он, осторожно высвобождая их из картонной упаковки, — по дороге купил: подумал, вдруг Евгения захочет чего-нибудь выпить…
— Боже, какая предусмотрительность, — сказала я, а про себя подумала: хорошо подготовился!
— Ну так «Мартини»?
— Чуть-чуть… — улыбнулась я.
Родион протянул мне наполовину наполненный стакан и приобнял за плечи, развернувшись ко мне всем корпусом. Я узнала тонкий, с горчинкой, запах — «Кашарель».
— А твоя жена хорошо знает Шнайдера? — как бы между прочим спросила я, чтобы немного остудить его пыл.
— Неплохо, мы не раз бывали у него дома.
Она училась с ним в одной группе, да и я тоже, — неуверенно добавил он. — Вовка ведь поначалу был ее парнем.
— Понятно. Так что же, она оставила Шнайдера из-за тебя или они просто, как это говорится, не сошлись характерами? Извини за банальность.
— Какое это имеет значение, когда мы сейчас вот так с тобой… — он не договорил. Его рука медленно развязывала узел на моей кофточке.
— Не слишком ли быстро… — я попыталась отвести эту осторожную, но настойчивую руку.
— Мне кажется, что мы знакомы целую вечность, — Родион проникновенно посмотрел на меня.
Что это: искренний порыв или отработанный прием обольщения?
Пока
— И все-таки…
Родион уже ласкал мою грудь, и, уступая его нежным пальцам, я закрыла глаза. Стоп! Этак я Шнайдера не увижу!
Я резко выпрямилась.
— Тебе не нравится? — Он наклонился к самому моему лицу. — А так?
Его губы, а вслед за ними и язык заскользили по моему лбу, щекам, подбородку.
— Если бы не Шнайдер, мы могли бы этим заняться на атласных простынях… Ты ничего не имеешь против атласных простыней? — Его голос был хриплым от желания. По этой столь вожделенной в иных случаях хрипотце да еще тяжелому, прерывистому дыханию я узнавала о недвусмысленных желаниях мужчины.
«Смахивает на бульварный роман», — не удержалась я от иронического замечания, которое тем не менее не высказала вслух. И правильно сделала, потому что одного взгляда на Родиона было вполне достаточно, чтобы увидеть, что он захвачен по-настоящему.
— Ничего… — выдавила я из себя, — но…
Мое «но» потонуло в горячем омуте долгих поцелуев. Чем дольше это длилось, тем бесповоротное я теряла контроль над ситуацией. Мои губы уже не только отдавались его поцелуям, но сами жадно искали рот Родиона, который, откинув сиденье, вдавил меня в него всей тяжестью своего мускулистого тела.
— Подожди, — прорываясь сквозь ласки и поцелуи, прохрипела я, — Шнай…
— Пошел он к черту! — Родион принялся стягивать с меня брюки и разоблачаться сам.
Целуя меня, он не закрывал глаз, как это делает большинство людей, а смотрел на меня, точно изучал. Он не прикрыл век даже тогда, когда вошел в меня, только на его лице появилась сладострастная улыбка.
Он так крепко и в то же время бережно зажал мое лицо в своих сильных и сухих ладонях, что не было никакой возможности уклониться от его сумасшедших поцелуев. Он следил за малейшим проявлением эмоций на моем лице, точно боялся упустить что-то важное в самом бытии, не отведать драгоценной эссенции жизни.
Вскоре улыбка на его лице сменилась почти страдальческой гримасой. На секунду он закрыл глаза, его руки выпустили мое лицо и сжали мои ягодицы. Я что было сил обняла его и, немного приподнявшись, стала осыпать поцелуями его разгоряченное лицо, чувствуя накатывающую волну оргазма.
Перед самым финалом Родион так сильно прижал меня к себе и так глубоко вошел в меня, что я невольно вскрикнула. Страшная судорога сотрясла его тело, ив ту самую секунду на невидимой, но сладкой границе взлета и падения, когда я ощутила, как меня захлестывает дикое острое наслаждение, Родион издал приглушенный вскрик и потом громко застонал.