Одна из них
Шрифт:
Едва ли кто-то смотрел на Роттера. Несколько охранников из его свиты скорчились на земле, поражённые отравленными дротиками ливьер, но с остальными Роттер успел забраться в вертолёт. Машине было всё равно, сколько в неё ни стреляй, – вертолёт поднялся в воздух и вскоре растворился в сером небе. На земле осталась лежать связанная Вероника Амейн из Роттербурга – Роттеру она была больше не нужна.
Алишер пытался протолкнуться к Кассандре, однако между ними было слишком много людей. И потому он просто кричал склонившимся над её телом Нириаль и Бимбикен поверх голов остальных:
–
Но поднявшийся ветер заколыхал траву и деревья, взметнул опавшие листья, и Алишеру показалось, будто кто-то шепчет ему на ухо голосом тихим и скорбным, сломленным и утомлённым: «Не заживают… смертельные раны…»
Пошёл дождь.
Часть V
Это был бесконечно долгий путь, и лучше бы он по нему не шёл. «Нельзя так думать», – укорил себя Ремко. Он ведь нашёл Мари… и поклялся больше никогда не оставлять её одну. Дочь сидела рядом с ним на развалинах Ангоры, прислонившись к его плечу, неподвижная, опустошённая. Оба не знали, что теперь делать.
Атлас несколько дней вёл Ремко дикими тропами через ровно расчерченные пёстрые луга и безымянные деревни Цветочного округа. Ремко спал прямо в поле, опасаясь сходиться с людьми. Лишь один раз, устав от пеших переходов, он обратился к фермеру на окраине крошечного посёлка и купил у него лошадь. Фермер дал ему в придачу карту Соединённой Федерации, и Ремко из вежливости не отказался, хотя понимал, что карта ему не нужна: у него был Атлас. Ремко просто клал руку на жёсткую обложку и выбирал направление. Вероятно, иногда он ошибался – иначе почему его дорога пролегала таким странным зигзагом?
Сегодня после полудня он добрался до заброшенного города на реке. Ремко сверился с картой: это была Ангора. Атлас молчал, и Ремко устремился в центр, игнорируя предупреждения о химической угрозе, минуя руины и скелеты домов, разграбленные магазины и дикие заросли. Он не знал, что ждёт его впереди – объяснение, награда? Указание, как вылечить Розу? А может, засада?
Сначала Ремко увидел Кассандру – её неподвижное, укрытое до груди тело. И лишь потом заметил людей с повязками на руках. Стоило ему приблизиться, как они отгородили от него дочь и создали в воздухе полупрозрачную плёнку, непроницаемую, как стекло.
Он не отшатнулся. Он сразу всё понял. У Ремко тряслись губы, когда он попытался объяснить им, кто он, – эти люди, наверное, не могли разобрать ни слова. Но тут из толпы вырвалась Мари. Ремко с трудом узнал её. Она плакала, протягивая к нему руки, он обнял её и заплакал сам.
– Они её убили, – прошептала Мари. – Мою… мою… Я не верю, папа… Папа!..
Ремко тоже не верил. Защитники свернули щиты, пропуская его к дочери. Он сказал, что этого не может быть.
Пожилая женщина представилась, но он не разобрал имя. Она мягко взяла его под локоть и повела к зданию. Ремко кое-что понимал в строительстве после стольких лет на стройках Алилута. Если бы его спросили, он бы, глядя на уровень стен и проёмы
– Как это случилось? – голос звучал глухо и отдавался эхом.
– При исполнении боевого задания, – сказала женщина.
– Боевого? Задания?!
Она спросила его, слышал ли он о ливьерах, и коротко рассказала об их повстанческой группировке. Ремко плохо её понимал: женщина говорила тихо, неуклюже переставляя слова местами и сбиваясь с мысли. Он хотел прервать её, когда Мари дотронулась до его руки.
– Не мы это начали, папа, – проронила она. – Они пришли за нами… солдаты. Ка… – Она зажмурилась, сморщила лицо, пытаясь удержать слёзы, и продолжала: – Касси не было дома. Они что-то сделали с мамой, а меня арестовали. Они не знали тогда, что нас двое!
– Трое, – поправила женщина.
Ремко дико посмотрел на неё. С ума они тут все посходили, что ли? Он желал знать, кто в ответе за смерть его дочери, а не выслушивать бред.
– Трое? – переспросил он.
Мари отвернулась, но Ремко успел заметить слёзы на её щеках – и то, что она не удивилась этим словам. Она снова знала что-то, что он упустил.
– Не ваша дочь Кассандра, – сказала женщина.
Разве можно было шестнадцать лет воспитывать двух дочерей и не заметить, что одна из них – не твой ребёнок? Ремко снова и снова задавал этот вопрос себе, потому что он не мог задать его Розе. Жены не было тут, чтобы держать ответ, но пожилая женщина сказала, что Роза подозревала. Именно поэтому она и вбила себе в голову, что это «не её дети». «Конечно, это твои дети – твои и мои, – приговаривал Ремко, укачивая Розу на коленях, словно маленькую девочку. – Не надо так говорить, они же слышат тебя…»
Мари смотрела на него – его дочь, прошедшая через тюрьму, голод и пытки, потому что пятнадцать лет назад он не смог отличить одного ребёнка от другого. Своего ребёнка от чужого! Да, они всегда были разными, но ведь это нормально для двойняшек. Ремко гордился, что Кассандра унаследовала рыжеватый цвет волос его отца. Роза радовалась, что Кассандра рисует, как она сама когда-то мечтала. У них была нормальная, дружная семья – так Ремко думал, утешая себя воспоминаниями о редких, но уютных семейных вечерах в течение долгих месяцев, которые он проводил вдали от дома.
Но сейчас Мари смотрела на него, и он читал в её глазах вопрос.
– Неужели ты совсем ни о чём не догадывался? – сказала она. – Мне кажется, какая-то часть меня всегда это знала. И всё равно… она моя Кассандра.
Устроившись на камне рядом с наскоро сколоченным деревянным ложем, Эльсона методично, стиснув зубы, расправляла волосы Кассандры. Мир казался пустым, будто всё, что в нём было живого, разом исчезло. Расчёска скользила по волосам Кассандры, то и дело запутываясь в них, и тогда Эльсона вздрагивала и принималась за узелки.