Одна любовь на двоих

Арсеньева Елена

– Уноси, родимая! — отчаянно закричала Ульяша, посылая лошадь к воротам, запертым, но довольно низким, в надежде перескочить их. Видимо, от ужаса она совершенно забыла о страшном грузе, все еще привязанном к остаткам двуколки. Труп Ерофеича запрыгал по неровностям двора, Волжанка попыталась подскочить, но не смогла, сбилась с ноги, едва удержалась. Ульяша начала сползать с ее спины, но все же уцепилась за гриву, кое-как выровнялась…

– Держи ее! — закричал очнувшийся Петр, подскочил к казачку, который так и стоял на месте, словно в землю вбитый, держа в руках ружье, и схватил

двустволку. Вскинул к плечу, приложился, крича: — Стой, не то пристрелю и тебя, и лошадь!

И кто его знает, может, он выстрелил бы, потому что Волжанка металась по двору, а весь народ бросился врассыпную, спасаясь от обезумевшей лошади, не смея задержать Ульяшу, однако Анатолий вдруг вскочил на подоконник — да и спрыгнул вниз, прямо на Петра.

Тот рухнул, выронив ружье. Громыхнуло дуплетом…

Пули, не задев никого, унеслись к воротам, и одна из них ударилась в крючок, их запиравший. Видимо, тот держался не слишком плотно, потому что скоба соскочила, и Волжанка распахнула их настежь грудью.

– А, держи! — вне себя закричал Петр, вскакивая и отталкивая Анатолия, который не без труда поднялся на ноги после своего рискованного прыжка.

Но поздно он кричал! Оставалось только смотреть, как Волжанка несется по вольному полю к лесу.

– Коня мне, коня! — взревел Петр. — Ружье зарядить!

Слуги бросились выполнять приказание, Петр подскочил к воротам, Анатолий за ним — и вдруг они замерли, онемели, пораженные неожиданным зрелищем.

Из леса, который отделял Перепечино-деревню от Перепечина-имения, высыпало несколько десятков человек. Даже на расстоянии видно было, что в руках у них колье да дубье. Они сгрудились и скопом ринулись к Волжанке, отчаянно крича. Перепуганная, вовсе обезумевшая лошадь повернула и, не разбирая дороги, понесла обратно… в ворота имения, откуда только что вырвалась.

Ульяша, сидевшая на ее спине, напрасно пыталась поворотить ее. В несколько скачков лошадь влетела по двор — и здесь, вдруг обессилев, притихла, дала дворне подскочить, повиснуть на удилах, удержать себя… Видимо, она чувствовала, что силы ее на исходе, — стояла недвижимо, закатывая налитые кровью глаза, хлопья пены летели с нее.

Петр подошел к Ульяше, дернул за голую ногу… девушка бессильно сползла наземь и остановилась, шатаясь и точно так же, как и Волжанка, ничего не понимая от ужаса.

– Ага! — злорадно засмеялся Петр. — Вовремя мужички появились! Видишь теперь, что в Перепечине все делается по моей воле? Вот ты и сызнова попалась, и теперь я тебя не выпущу никуда! Лошадь уведите на конюшню, а эту…

Ульяша тонко вскрикнула при виде его приближавшегося лица и закрыла глаза.

– А эту девку… — Петр задохнулся, тяжело сглотнул. — А ее…

– Вели закрыть ворота, дурак! — с ломким спокойствием проговорил Анатолий. — Да поскорей! Это бунт!

* * *

В это самое время около имения Щеглы остановилась верховая лошадь. Правил ею статный человек лет тридцати с круглым лицом, украшенным такими пышными усами, какие в России позволяют себе носить только отставные военные. Впрочем, не только усы, но и выправка выдавала вояку. Одет, однако, он был охотником.

Вот только с каких пор в России на охоту ездят не только с двумя ружьями, но и с парой пистолетов, возникал вопрос у всякого, кто мог этого человека увидеть.

Он спешился и некоторое время с удовольствием разминал ноги, вдыхая черемуховый аромат — даже грозе не под силу оказалось оббить пышные гроздья, они только распустились пышней! — и рассматривая ворота, украшенные затейливой резьбой, наконец стукнул в воротину рукоятью нагайки. Но если он надеялся, что из небольшой сторожки выскочит привратник и отопрет ему, то ожидание оказалось напрасным. Видимо, сторож отлучился за какой-то надобностью.

– Эгей, люди добрые! — крикнул он и снова не дождался ответа. Пожав плечами, приезжий начал было привязывать лошадь, намереваясь войти без дозволения и провожатых, а проще — перемахнуть через ворота, однако расслышал топот копыт за спиной и обернулся.

К нему приближался вскачь небольшой тарантас, в котором сидели две женщины, причем одна, одетая просто, как служанка из зажиточного дома, поддерживала другую, которая была в трауре и словно возвращалась с похорон, потому что лежала почти в обмороке на плече своей соседки и не могла унять судорожных рыданий. При этом она все пыталась повернуться, а то и выбраться из коляски, однако вторая женщина ее удерживала, заметно, что из последних сил.

Кучер, казалось, тоже был настолько вне себя, что едва сообразил остановить лошадь перед самыми воротами, лишь чудом в них не врезавшись. Соскочил с козел и принялся дергать задвижку туда и сюда, явно не соображая, как их открыть. Наконец хрипло закричал:

– Фролка! Отопри! Барыня воротилась! Отопри, душа с тебя вон!

Фролка, по-видимому, был занят более важными заботами, а то и просто спал в холодке по обычаю всех сторожей, и призыв сей отчаянный до него не долетел. Однако приезжий встрепенулся и, сняв картуз, подступил к тарантасу:

– Наталья Павловна, голубушка! Что случилось?

И он попытался взять за руку женщину, одетую в траур, чего она даже не заметила из-за своего почти беспамятного состояния. А служанка всплеснула руками:

– Ах, батюшка Леонтий Савич, да вы ли это? Не узнала вас, вы все в мундире приезжали, теперь же вон в каком обличье! А ходили слухи, мол…

– Не верьте слухам, милая моя Тихоновна, конечно, это я, — улыбнулся охотник. — Но скажи, что у вас стряслось? Я появился у вас в Чудинове и наткнулся на вести о кончине Никодима Никитича и отъезде барыни с барышней в Щеглы. Но вот я вижу вас обеих в слезах… Да что случилось, скажи?!

– И не спрашивайте, и слова молвить о таком ужасе не могу и не хочу! — отмахнулась Тихоновна, и слезы так и хлынули из ее глаз.

– Она утонула, утонула! — вдруг воскликнула Наталья Павловна, открывая полубезумные глаза и уставившись на приезжего. — Скажите, да мыслимо ли сие? Она утонула, пришла весть, я не поверила, мы поехали в Перепечино, но были вынуждены поворотить с полдороги, потому что… — Она зашлась рыданиями.

– Поехали в Перепечино? — переспросил приезжий со странным выражением. — А там-то что стряслось? Там все ли живы-здоровы?