Одна на миллион
Шрифт:
— Бутерброд, кстати, она сделала. Я вчера у них ночевал, потому что мой дебильный брат заперся в квартире со своей девушкой. А тетрадки мои Дашка разрисовывает — младшая сестра Семы. Она говорит, что когда вырастет, выйдет за меня замуж. И мы будем жить долго и счастливо в большом старом замке и умрем в один день.
Я улыбнулась. Никита рассказывал о чужой семье так, словно она была ему роднее собственного брата.
— Я всегда хотела иметь сестру, — призналась я.
— Ты бы могла научить ее ненавидеть людей, — кивнул Никита.
Я толкнула его кулаком в плечо.
— И еще куче
— Ну что, готова? Время приключений! — Никита закинул рюкзак на одно плечо. Я кивнула, — Хватай свою сумку, пора открывать новые земли!
Пока Никита оттаскивал обратно за кулисы использованный нами реквизит, я переплела волосы, которые были слишком короткие для любых причесок, кроме хвостика. Затем я взяла со скамейки толстовку Никиты и встряхнула ее несколько раз в надежде хотя бы немного разгладить мятости. Когда я закончила, то обнаружила, что из его кармана выпала сложенная в несколько раз бумажка. В момент, когда совесть начала громко кричать о том, что читать чужие записки как минимум нехорошо, я подняла записку и зажала ее в кулаке.Собственная личная жизнь для меня всегда являлась чем—то сокровенным, и потому в чужую я лезть уж точно не собиралась. Однако, когда Никита спросил, чего я там копошусь, я рефлекторно сунула бумажку за пояс юбки.
— Твоя толстовка, — я скривила губы в улыбке, подошла к Никите и протянула ему его кофту, — Кажется, я говорила, что она мне не нужна.
— Не за что, — Никита подмигнул мне прежде, чем натянуть толстовку.
Кабинет основ безопасности жизнедеятельности открылся не с первого раза и не с первого ключа. Замок оказался старым и заржавевшим, и Никите пришлось чуть больше получаса пытаться открыть дверь с помощью моей невидимки. Когда она, наконец, поддалась, и мы варварски ввалились внутрь небольшого помещения, я задалась вопросом, зачем мы вообще это делали.
— Ну как это “зачем”? — возмутился Никита, когда я высказала свои подозрения.
Правда, на этом его аргументы закончились, уступив место привычному восхищенному взгляду мальчишки, которого пустили поиграть с новыми игрушками. Первое, до чего дотянулись его руки, оказался макет автомата.
— Помнишь, как Олег Ильич залепил тебе подзатыльник Конституцией, когда ты на уроке попытался расстрелять из этого макета стойку с противогазами? — я присела на край парты первого ряда и принялась болтать ногами в воздухе.
— Помню ли я как обжшник навешал мне люлей? — Никита хмыкнул. Он направил дуло макета на тренажер сердечно—легочной реанимации, который все ласково называли Максимкой — не только потому, что так он назывался согласно документам, но и потому, что он действительно был похож на Максима. — Такое сложно забыть! — Затем он на мгновение опустил автомат, посмотрел на меня, прищурившись, и добавил: — Странно, что ты помнишь.
Я пожала плечами. Это было смешно, это было два месяца назад, это было в день, когда на улице с утра до ночи шел проливной дождь. Причин, по которым я не должна была это запоминать, не было, и все же было действительно странно, что я вспомнила.
—
Никита вырос рядом со мной. Мои щеки тут же вспыхнули красным. Это был один из тех дней, которые хотелось навсегда вычеркнуть из своей жизни: мне пришлось в течение десяти минут вдувать воздух в пластмассовый рот Максимки и нажимать ему на грудь до тех пор, пока Олег Ильич не сказал, что несчастный скончался от бездарно оказанной первой медицинской помощи. Хотя я была уверена, что все делала правильно.
— Это было ужасно! Я потом неделю ощущала на губах привкус дешевого пластика!
Я состроила кислую мину. Никита рассмеялся.
— К тому же, это была моя первая тройка, — добавила я.
— Худший день в жизни?
— Худший день в жизни.
Никита хлопал меня по спине, приговаривая “Бедненькая Риточка!” до тех пор, пока я не предложила ему заткнуться. Тогда его взгляд устремился к плакату перед нами. На нем счастливые девушки прыгали на скакалках и ели салат, а довольные жизнью юноши тягали гантели и отказывались от предложенного человеком в плаще алкоголя.
— Британские ученые доказали, что если вести здоровый образ жизни, то можно прожить долгую жизнь … Долгую и скучную!
Никита ткнул меня локтем в бок, словно ожидал, что я сложусь пополам в приступе смеха. Но вместо этого я сурово посмотрела на него.
— Господи, ты выбрал самую ужасную шутку из всех, которые приходят в голову при взгляде на этот плакат! — я всплеснула руками, — Даю тебе еще одну попытку.
Никита почесал затылок.
— Это было лучшее, что у меня есть! — он развел руками, — Дальше — хуже.
— Я разочарована, — театрально вздохнула я.
Никита опустил уголки губ вниз и сдвинул брови к переносице и снова стал похож на щенка, с которым отказались погулять.
— И все—таки, что мы тут будем делать?
Никита бросил на меня взгляд из—под бровей и улыбнулся кривоватой улыбкой — именно такими выражениями лица обычно обмениваются заговорщики.
— Что? — спросила я.
— Да есть тут у меня одна идея.
Спустя пару минут я уже помогала Никите застегивать общевойсковой защитный костюм, на который Олег Ильич позволял нам только смотреть, но не трогать. Он был велик ему в росте, но в плечах немного жал, и Никита то и дело выгибал и разгибал спину от неудобства. Он решил устроить себе мини—фотосессию, и на мой вопрос о том, не собирается ли он себя на палец снимать, ответил, что у него есть фотоаппарат.
— И где ты его взял?
— Позаимствовал в актовом зале. Он там еще с того года лежит.
Застегнув последние заклепки у самого горла, я спросила у Никиты не стыдно ли ему у родной школы фотоаппараты красть. С непоколебимым лицом он заверил меня, что это едва ли фотоаппарат, скорее, старая мыльница, на которой осталось еще несколько кадров, жаждущих быть использованными.
Дальше я помогла Никите натянуть перчатки. Теперь он, покрытый прорезиненной тканью с ног и до головы, выглядел как огромная долговязая жаба.