Одна на миллион
Шрифт:
— Это пустая трата времени, — комментировала я, ковыряясь в большой миске с попкорном в попытке найти самый карамелезированный.
— Нет, — ответил Никита.
— Ну только в том случае, если этой штукой, которую ты пытаешься найти, не окажутся мозги или чувство самосохранения для твоего героя.
Никита покачал головой, сверкнув при этом своей однобокой улыбкой.
— Ты никогда ничего не найдёшь, если будешь шариться по ящикам и шкафам, — продолжала я. Никита повернул голову на меня и вопросительно вскинул брови. —
Я протянула ему попкорн, и он открыл рот, чтобы я сама закинула ему немного как в детстве, когда родители кормили нас с ложки.
— Только не говори мне, что у тебя есть ответы на все, блин, вопросы в мире, — прожевав, воскликнул он.
Я покачала головой. Возможно, я хорошо разбиралась в теоретической и логической частях, но когда дело касалось практики, особенно когда со мной случалось что—то из ряда вон выходящее, я впадала в ступор и панику. В отличие от Никиты — для него море всегда еле доставало до уровня лодыжки.
Я смотрела на Никиту всё то время, что он смотрел на экран. Смотрела и думала о том, что ещё месяц назад считала себя абсолютно счастливой — мне отлично жилось в том маленьком мирке, который я так старательно выстраивала вокруг себя в течение многих лет. Моих друзей можно было пересчитать по пальцам одной руки, а в интересы входила лишь учёба и отрицание всего человеческого.
Но это было тогда — теперь в мой мир наглым образом проник высокий и обаятельный парень с глазами василькового цвета и милыми ямочками на щеках, и снёс к чёрту все стены, отделяющие меня от внешнего окружения. И я была ему благодарна … Господи, кто бы знал, как сильно я была ему благодарна!
— О Боже, — наконец сказала я спустя некоторое время. — Да посмотри ты на первом этаже за той дурацкой картиной! Или тебя совсем не смутил тот факт, что в здании, подвергнутом атаке, она одна осталась целой и невредимой?
— Какой ещё картиной?
У Никиты заняло около пяти минут спустить своего героя с третьего этажа и довести до выхода, а затем открыть тайный сейф за картиной с изображением Матери Терезы и найти запас здоровья, изображённый в виде белой аптечки с красным крестом.
— Проблема в том, что сейчас эта картина для меня просто светлое расплывчатое пятно.
Я вспомнила, что часами ранее мне пришлось вслух зачитывать рецепт с упаковки сухой смеси для имбирного печенья, потому что Никита не мог надеть линзы одной рукой.
— Очки—то твои где, Джонни Депп? — поинтересовалась я.
Никита махнул рукой в сторону стола.
— Вторая полка сверху. Только прошу тебя, не смейся.
Но было поздно. Стоило только мне увидеть эти огромные и толстые линзы в довольно изящной чёрной оправе, как я, пытаясь подавить смешок, согнулась пополам и задрожала, словно вот—вот взорвусь.
— Держи, бабуля, — выдавила я, протягивая Никите очки.
Никита одарил меня
— Господи Боже. Ты намного красивее, когда я практически слепой.
— Ничья! — констатировала я, рассмеявшись, и снова опустилась рядом с ним на пол.
— Ты же поняла, что я шучу, да? — уточнил Никита.
Я покачала головой.
— Ты издеваешься? После хорошей саркастичной шутки нельзя спрашивать, понял ли её оппонент.
— Просто не хочу, чтобы ты поверила в то, что я не считаю тебя красивой, — продолжил он.
— Нет, — сказала я. — Молчи. Ты всё портишь.
Никита рассмеялся, опуская голову вниз. Я поставила миску с попкорном между нами, но он тут же развернулся, положил джойстик себе на колени, и здоровой рукой убрал миску на кровать.
— Слишком много лет всякие вещи отделяли меня от тебя. Больше я этого терпеть не собираюсь.
Следующие несколько дней в школе были сумасшедшими: выпускники, одержимые приближающимся последним звонком, не могли говорить ни о чём другом, а учителя, первое время старательно борющиеся с отсутствием дисциплины, под конец первого же дня оставили попытки и перевели практически все уроки в режим самоподготовки.
Я рассказала Варе обо всём, что случилось в выходные, и она вот уже полчаса молча гипнотизировала свой пенал.
— Не думала, что доживу до того момента, когда у тебя появится парень, — наконец шепнула она.
Учитель МХК одарила нашу парту недовольным взглядом. Я виновато уткнулась в тетрадь.
— Очень смешно, — произнесла я спустя некоторое время.
— Я за вас рада, на самом деле. Очень, — Варя протянула руку и слегка сжала мою ладонь, пальцы которой выстукивали приевшуюся мелодию из заставки дурацкой Никитиной компьютерной игры. — Как его ключица?
— Всё так же вывихнута.
— Он не видел, кто это сделал?
Я отрицательно покачала головой. Весь понедельник я вглядывалась в лица парней, ведомая словами Никиты о том, что он успел ударить нападавших.
— Может, это кто—то из школы?
— Не знаю. Вчера весь день искала в толпе хоть кого—нибудь с синяком или ссадиной — и ничего.
Варя поджала губы и опустила взгляд в тетрадь. Оксана Владимировна громко откашлялась, и я разобрала:
— В основе системы Станиславского лежит разделение игры на три технологии …
Слушала я вполуха — это был последний на сегодня урок, и мне не терпелось поскорее сорваться с места и покинуть этот сумасшедший дом. Ещё утром по дороге в школу Никита сообщил мне, что после занятий мы идём к Сёме, потому что его мама приготовила вкусный ягодный пирог, и его надо кому—то съесть.