Одна откровенная ночь
Шрифт:
Я бессознательно отстраняюсь.
— Что там?
— Иди, посмотри. — Он подталкивает меня, а сам ложится на спину и жестом указывает на дверь. — Да побыстрей.
Перевожу взгляд с Миллера на дверь и обратно, пока он многозначительно не поднимает бровь, что придает мне уверенности, и я осторожно двигаюсь. С опаской прохожу балкон, сгорая от любопытства, чувствуя на спине обжигающий взгляд синих глаз, и когда добираюсь до двери, оборачиваюсь посмотреть через плечо. На его идеальном лице появляется намек на улыбку.
— Иди, — произносит он одними губами, хватая книгу со стола и пролистывая ее.
Плотно
Подхватив конверт, вскрываю, отмечая, что клей еще не высох. Достаю бумагу и медленно ее разворачиваю. Делаю глубокий вдох, и готовлюсь прочитать написанное.
Моя сладкая девочка,
Я никогда не позволю себе что-то меньшее, чем поклонение тебе. Каждый раз касаясь тебя или твоей души, я буду оставлять неизгладимый след в этой прекрасной головке навсегда и навечно. Я говорил все это прежде. В мире нет слов, которыми можно выразить мои чувства к тебе. В их поиске я внимательно прочитал английский словарь, но тщетно. Когда я пытаюсь высказаться, ничто не кажется подходящим. Кроме того я знаю, насколько глубоки твои чувства ко мне. И с трудом верю своему счастью.
Мне незачем представать перед священником в божьем доме, чтобы подтвердить чувства к тебе. Так или иначе, бог не задумывал нас, когда создавал любовь.
Ничего подобного никогда не существовало и вряд ли будет.
Если хочешь, это письмо станет официальным заверением того, что я никогда тебя не оставлю, и мы можем повесить его в рамке над кроватью. Если тебе угодно, я скажу эти слова вслух, стоя перед тобой на коленях.
Оливия Тейлор — ты моя душа. Свет. Причина, по которой я дышу. Никогда в этом не сомневайся.
Молю, будь навеки моей. Ибо обещаю, что я твой.
Не прекращай любить меня.
Навечно твой,
Миллер Харт,
целую.
Перечитываю письмо со стекающими по щекам слезами. Изящно подобранные слова поражают меня, заставляя по-настоящему понять любовь Миллера Харта. Поэтому читаю их снова и снова, каждый раз они задевают за живое, а мои чувства все усиливаются, пока я не превращаюсь в эмоциональную развалину, залившую слезами роскошный стол. Лицо болит и опухает от непрекращающихся рыданий. Миллер Харт идеально выражается. Мне известно, что он испытывает ко мне.
— Оливия?
Резко поднимаю взгляд и вижу его в дверном проеме с печальным выражением лица.
— Я расстроил тебя?
Каждая ноющая мышца расслабляется, эмоционально истощенное тело опускается в кресло.
— Нет… я… просто… — поднимаю лист и размахиваю им, вытирая слезы, — не могу… — собираюсь с силами, чтобы произнести что-нибудь внятное и выговориться, — прости.
Встаю с кресла, стараясь удержать равновесие, и направляюсь к Миллеру. Слегка качаю головой, злясь на себя за то, что внушила ему, будто нуждаюсь в признании, хотя уже знаю о его чувствах.
Когда я уже в нескольких сантиметрах от него, Миллер протягивает руки, приглашая в свои объятия. Я буквально бросаюсь на него, ощущая, как ноги отрываются от пола, а он утыкается носом в любимое место.
— Не плачь, — успокаивает, крепче сжимая, — пожалуйста, не плачь.
Из-за эмоциональных переживаний не могу произнести ни слова, вместо этого отвечаю на неистовое объятие, наслаждаясь до боли знакомым телом. Мы стоим, сплетенные, целую вечность: я изо всех сил пытаюсь взять себя в руки, а Миллер терпеливо ждет. В конце концов он предпринимает попытку разъединить нас, и я позволяю ему это сделать. Затем падает на колени и утягивает меня вниз. Прекрасная улыбка встречает меня, его руки убирают мои волосы с лица, а большие пальцы собирают все еще бегущие из глаз слезы.
Он порывается заговорить, но вместо этого сжимает губы, и я вижу его душевные терзания при попытке озвучить желаемое. Поэтому говорю вместо него.
— Я никогда не сомневалась в твоей любви, и не имеет значения, каким образом ты это говоришь.
— Я рад.
— Мне не хотелось, чтобы ты чувствовал себя паршиво.
Его улыбка становиться шире, а глаза сияют.
— Я волновался.
— Почему?
— Потому что… — он опускает взгляд и вздыхает, — все мои клиентки замужем, Оливия. Благословенное кольцо и свидетельство, подписанное священником, ничего не значат для меня.
Меня не удивляет его признание. Я помню, как Уильям громко и ясно сказал, что у Миллера Харта нет моральных принципов. Пока не встретил меня, он считал вполне приемлемым спать с замужними женщинами за деньги. Я кладу кончики пальцев на его темный подбородок и поворачиваю его лицо к себе.
— Я люблю тебя, — заверяю, и он улыбается, одновременно грустно и радостно. Приветливо и угрюмо. — И я знаю, как ты мной очарован.
— Ты даже не представляешь насколько сильно.
— Позволю себе не согласиться, — шепчу, сунув его письмо между нами.
Миллер смотрит на него и на короткое мгновение наступает тишина. А потом он переводит взгляд на меня, и в нем плещется нежность.
— Я никогда не позволю себе что-то меньшее, чем поклонение тебе.
— Знаю.
— Каждый раз, касаясь тебя или твоей души, я буду оставлять неизгладимый след в этой прекрасной головке навсегда и навечно.
Я улыбаюсь.
— И это тоже.
Миллер хватает письмо и бросает его в сторону, затем берет меня за руки и смотрит в глаза.
— Я не могу поверить, что ты у меня есть.