Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
Грудь сдавливает от его признания.
— Дай мне тебя видеть, — извиваюсь под ним. — Пожалуйста, мне очень нужно тебя видеть.
— Черт побери! — ругается он и быстро из меня выходит, позволяя мне перевернуться и схватить его за плечи, прежде чем он снова погружается в меня, двигаясь бесконтрольно. — Ливи! — кричит он, вытягиваясь надо мной на руках. Он замирает, тяжело дыша и пристально в меня всматриваясь. — Я просто цепенею от тебя.
Бедрами подаюсь ему навстречу, заставляя его опустить голову, отчего ему на лоб тут же падают непослушные
— Я тоже тебя боюсь, — шепчу я. — До ужаса.
Он поднимает взгляд, возобновляя круговые движения бедер.
— Я эмоционально непорочен, Ливи. Ты у меня первая.
— О чем ты говоришь? — спрашиваю тихо.
Он начинает говорить, потом, как будто, лучше всё обдумывает, взглядом блуждая по моему лицу.
— Я влюбился в тебя, Оливия Тейлор, — шепчет он.
Кусаю нижнюю губу, в попытке сдержать слезы. Только это имеет значение.
— Ты меня пленишь, — заявляю я. Просто еще раз убедилась в своих чувствах, ничего не изменилось. Я потеряла так много драгоценного времени, отталкивая Миллера — времени, когда я могла бы ему помогать и сама становиться сильнее.
Он опускается на локти и начинает не спеша двигать бедрами, унося меня в экстаз.
— Пожалуйста, не бросай меня, — шепчет он.
Качаю головой и концентрируюсь на ощущениях его внутри себя, встречая каждое его движение идеально подходящим покачиванием бедер. Я не знаю, что происходит, но знаю, что мои чувства сильны. И теперь они только окрепли.
— Меня спасла прекрасная сладкая девочка, — шепчет он, глядя на меня. — Она заставляет мое сердце биться быстрее, а ощущения — замедляться.
Закрываю глаза, позволяя ему продолжать, совершенство этого момента врезается мне в душу.
— Я кончаю, — выдыхает он. — Оливия!
Распахиваю глаза, дрожа под ним всем телом. Его темп нарастает, так же, как и мое наслаждение. Наши тела приклеены друг к другу, как и наши глаза, эта связь остается неразрывной, пока нас обоих одновременно не накрывает волна оргазма с такой силой, что мы стонем друг другу в лица. Странное ощущение наполняет меня. Буквально. Внутренности согреваются, даря хорошие чувства. Слишком хорошие.
— Ты не использовал презерватив, — говорю я тихо.
Осознание тенью опускается на его совершенное лицо, делая резкими мягкие черты. Он тщательно все обдумывает несколько секунд, а потом, наконец, заговаривает.
— Полагаю, я не такой уж джентльмен, за которого себя выдавал.
Не стоит мне улыбаться, учитывая всю серьезность ситуации, и все же я улыбаюсь. От необычного для Миллера проявления чувства юмора, путь даже оно неуместно, становится невозможным сдержаться.
— У тебя плоский юмор.
Он толкается в меня, глубоко и уверенно, его полутвердый член ласкает меня, напоминая о правильности отсутствия его защиты.
— Нет ничего плоского в нашем нынешнем положении.
Я смеюсь. Миллер Харт не перестает меня удивлять.
— Это ужасно!
— А по мне, так чертовски хорошо ощущается, — он озаряет меня мальчишеской улыбкой
— Мне нужно будет записаться к врачу, — тянусь к его губам и собираю остатки сил, чтобы крепко его удержать.
— Поедем вместе. Всю ответственность я беру на себя, — отстранившись, он изучает меня пристально. — Даже лучше, чем я себе представлял. Сложно будет вернуться к презервативам.
И тут я кое-что понимаю:
— Ты знал, так ведь? Все это время ты знал.
— Это было слишком хорошо, чтобы остановиться, — он невинно целует мое полное тревоги лицо. — Кроме того, мы сможем попросить доктора подобрать тебе таблетки, раз уж там будем.
— Можем?
— Да, — отвечает он уверенно. — Теперь, когда я обладал тобой без каких-либо преград, я хочу большего.
Мне нечего на это сказать.
— Не возражаешь, если мы поспим на диване в моей студии? — спрашивает он.
— Зачем?
— Там мне спокойно, а еще и с тобой в моих объятиях я буду спать чертовски хорошо.
— С удовольствием.
— Хорошо, не то чтобы у тебя был выбор, — он берет меня в охапку и переносит обратно в студию, где осторожно сажает на старый, поношенный диван, после чего устраивается сам и прижимает меня спиной к своей груди. Кладет голову мне на макушку так, что перед нами обоими открывается потрясающий вид. Обволакивающая нас тишина дает мне возможность поразмыслить над вопросами, которые мне по-прежнему необходимо задать.
— Почему ты не позволял мне тебя целовать? — шепчу я.
Спиной чувствую, как он напрягся, и мне это не нравится.
— Я не буду больше отвечать на твои вопросы, Ливи. Не хочу, чтобы ты опять убежала.
Беру его руку и прижимаюсь к ней губами в ласковом поцелуе.
— Я не убегу.
— Обещай мне.
— Обещаю.
— Спасибо, — он тянет меня, помогая перевернуться и устроиться к нему лицом. Хочет зрительный контакт, когда мы будем говорить.
— Поцелуй — это очень личное, — говорит он, притягивая меня к себе и даря долгий, медленный, пьянящий поцелуй, от которого мы оба довольно мурлычем.
— Так же, как и секс.
— Ошибаешься, — он отстраняется и изучает мое сбитое с толку выражение лица. — В сексе личное есть только при наличии чувств.
Я тут же парирую:
— У нас есть чувства.
Он улыбается и совершает искусный чувственный жест, покрывая мое лицо влажными поцелуями. Я его не останавливаю. Позволяю ему абсолютно себя поглотить. Тону в его любви, пока он не решает, что мое лицо получило достаточно личного. Знание правил Миллера, запрет на поцелуи и прикосновения, посылает теплое чувство удовлетворения глубоко в самое мое существо, облегчая боль, которая сжимала меня с момента откровения. Он позволяет мне целовать его, прикасаться к нему и чувствовать. Все те женщины лишены чего-то до безобразия приятного.