Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
— Потому что ты попадешь в неприятности.
— Найду кого-нибудь другого, — выплевываю, проходя мимо него, на ватных ногах возвращаюсь к бару. — Шампанское, — заказываю, проталкиваясь вперед. С другой стороны барной стойки передо мной появляется Тони, отталкивая бармена, готового меня обслужить.
— Тебе больше не продадут алкоголя.
Стискиваю зубы:
— Почему бы тебе не заняться своими делами?
Он нависает над стойкой, так же стиснув зубы:
— Если бы осознавала вред, который наносишь, ты бы прекратила свое дерьмо, милая.
Я? Вред? Моя злость ступает на опасную территорию. Если раньше я была полна решимости, то теперь
— Это человек меня уничтожил!
— Он связан по рукам и ногам, Ливи! — орет Тони так, что я вздрагиваю. — И, несмотря на то, что вы там с ним когда-либо думали, ты не сможешь его освободить.
— От чего? — мне не нравится решимость в голосе Тони или взгляд на его круглом лице. Он говорит слишком уверенно.
— От невидимых цепей, — говорит он почти шепотом, но я отчетливо слышу его даже сквозь грохочущую музыку и людскую болтовню. Горло начинает сжиматься. Я не могу дышать. Тони смотрит, как я перевариваю его заявление, вероятно, спрашивая себя, что же я об этом думаю. Я не понимаю. Он говорит загадками. Он намекает на то, что Миллер бессилен — слаб. Это неправда. Он очень сильный, физически и морально. Я испытала на себе и то, и другое.
Я молчу — в голове бардак, меня всю трясет, я не знаю, что делать дальше. Сокрушенная и во мраке, чертовы глаза от бессилия начинают наполняться слезами.
— Иди домой, Ливи. Возвращайся в свою жизнь и забудь, что когда-то была знакома с Миллером Хартом.
— Это невозможно, — всхлипываю, лицо мгновенно становится мокрым, когда я проигрываю в попытках сдерживать свою боль.
Силуэт Тони расплывается за пеленой слез, а потом он вдруг исчезает, только мое тело отказывается двигаться, я продолжаю стоять у стойки бара, потерянная и беспомощная.
— Идем со мной. — Чувствую, как его рука осторожно берет мою руку и выводит меня из переполненного бара, через весь клуб, вниз по лестнице и лабиринтам коридоров под основным залом «Ice». Слова Тони, несмотря на неясность и таинственность, свидетельствуют о том, что это не было решением Миллера.
Я, заплетаясь, иду за Тони, практически дезориентированная, и когда мы оказываемся перед дверью кабинета Миллера, он набирает код, открывает дверь и ведет меня к рабочему столу Миллера. Он осторожно усаживает меня на стул.
— Я не хочу быть здесь, — шепчу я жалобно, кутаясь в чувство уюта, которое получаю, оказавшись в одном из совершенных изысканных пространств Миллера. — Зачем ты меня сюда привел? — Он должен был посадить меня в такси и отправить домой.
Тони запирает дверь и поворачивается ко мне.
— На столе есть кое-что для тебя, — он говорит с полным отсутствием энтузиазма, и я знаю, причина в том, что он не хочет, чтобы я получала это, неважно, что там. Глазами пробегаю по безупречно белой поверхности стола: скраю, на своем обычном месте лежит беспроводной телефон, а в самом центре конверт, сложенный так аккуратно, параллельно краю стола, что я понимаю — дело рук Миллера.
Инстинктивно я вдавливаюсь в кожу его кресла, увеличивая расстояние между собой и безобидным клочком бумаги. Я насторожена и абсолютно уверена, что не захочу прочитать то, что внутри.
— От него? — спрашиваю, не отводя глаз от конверта.
— Да. Он заходил перед поездкой в Сэнт-Панкрас.
Я не смотрю на Тони, но знаю, что он только что бесшумно, устало вздохнул. Медленно поднимаю руку и беру конверт, по центру написано мое полное имя, мне знаком этот почерк. Почерк Миллера. Меня неотвратимо трясет, не
Моя сладкая девочка,
как я узнал, что ты здесь окажешься? Камеры слежения отключены сегодня вечером по моей просьбе. Если ты решишь позволить другому мужчине прикоснуться к себе, большего я не заслуживаю, но никогда не смогу наблюдать за этим. Только думать об этом уже остаточно больно. Увидеть все своими глазами — это толкнет меня на убийство. Я причинил тебе боль и за это, надеюсь, буду гореть в аду, когда окажусь там. Из всех моих ошибок больше всего я сожалею о тебе, Оливия Тейлор. Я не сожалею о том, что преклонялся пред тобой или о том, что получал в тебе наслаждение. Я сожалею о невозможности своей жизни и неспособности подарить тебе вечность. Ты должна поверить мне и решению, которое я принял, и знай, что принимал я его с тяжелым сердцем. Эти слова убивают меня, но я надеюсь, что ты сможешь обо мне забыть и найдешь мужчину, достойного твоей любви. Это не я.
Мое очарование тобой никогда не умрет, сладкая. Я могу лишить свои глаза возможности видеть тебя, а губы — ощущать твой вкус. Но я никак не смогу собрать свое разбитое вдребезги сердце.
Навсегда твой,
Миллер Харт.
— Нет, — плачу, весь сдерживаемый в легких воздух теперь вырывается из меня болезненными всхлипами. Буква Х в фамилии Миллера растекается по листу, когда слеза падает на бумагу и разъедает чернила. Вид измазанной, искаженной буквы в точности соответствует моим чувствам.
— Ты в порядке? — голос Тони врывается в мое беспорядочное сознание, и я тяжелыми глазами смотрю на еще одного человека, который был против наших отношений. Все так дьявольски упорно ломали нас, так же, как и я однажды. И после всех срывов Миллера, когда он так боялся, что я потеряю веру, теперь это сделал он.
— Я его ненавижу, — с абсолютной искренностью выплевываю ядовитые слова. Письмо не облегчило боль. Противоречивые слова, примиряющиеся с его решением, принимать еще сложнее. Его решение. А как же я? Как же я, моя готовность принять его и позволить заполнить меня силой, необходимой мне, чтобы помочь ему? Или ему нельзя помочь? Он слишком близко к адскому пеклу, чтобы я смогла его вытащить? Все эти мысли и вопросы только плавят мою боль в ненависть. После всего, через что мы прошли, он не имел права принимать решение в одиночку.
Я бросаю письмо на его стол и резко встаю. Он скрывается. Скрывался всю свою жизнь… до встречи со мной. Он показал мне человека, которого, я уверена, никто прежде не видел. Скрывается за манерами, игнорируя грубого, высокомерного придурка, и за костюмами, бросая вызов спокойному Миллеру, тому, кем является, когда мы теряемся друг в друге. Он подделка, так он сам же и сказал.
Меня засасывает красная пелена гнева, и я мчусь мимо его стола, практически налетая на шкафчик с выпивкой. Несколько секунд смотрю на идеально расставленные бутылки и стаканы, прерывисто и часто дыша.