Одна против зомби
Шрифт:
— Ох ты ж, блин! — вырывается у меня при соприкосновении со дном пещеры.
Пытаюсь сразу же вскочить на ноги. Но не могу этого сделать из-за ушибленного колена. И заваливаюсь на бок.
— У-у-у, всех убью — одна останусь! — угрожаю собакам-зомби. — Подходите суки… и кобели тоже! Всем пасть порву! Моргалы выколю!
Застонав от боли в ушибленном колене, хватаюсь за лежащую рядом длинную бедренную кость (наверное, тут баскетболиста схарчили). И осматриваюсь по сторонам.
Рядом никого. И только в укрытом мраком углу пещеры горят бордовые огоньки глаз
Подползаю к стене пещеры и опираюсь об нее спиной, выставив перед собой кость, словно меч.
Одна из такс выходит из угла и неспешно приближается ко мне, радостно виляя хвостом и повизгивая от предвкушения чего-то архиприятного.
— Хорошая собачка! — говорю таксе, еще не потеряв надежду договорится с псинами по-хорошему. — Правильная собачка! Я тебя с нашим Мурзиком познакомлю. Будете с ним вместе крыс гонять.
Приблизившись ко мне, такса оборачивается и призывно тявкает в сторону угла, где скрылись другие зомби-собаки.
И они выходят оттуда, скаля клыки и принюхиваясь.
— Милые собачки! — говорю дрожащим голосом. — Очень-очень симпатичные.
Зомби-собаки приближаются ко мне.
Я, настороженно следя за их движениями, перекладываю кость в правую руку и разминаю ее, разогревая суставы в преддверии схватки.
Я не замечаю, как ближняя ко мне такса готовится к прыжку. И лишь тогда, когда зубы чудовища впиваются в мою стопу, я обращаю внимание на коварную тварь — кричу от боли и дрыгаю ногой, колотя головой впившейся в мою плоть твари по стене пещеры.
Пользуясь тем, что я перестала следить за остальными таксами, те дружно бросаются на меня. И под сводами пещеры эхом отдаются звуки разыгравшейся внизу трагедии — мои крики и рычание и лай собак-зомби.
Мне не удается применить в бою подобранную кость из-за того, что в каждое мое предплечье вцепились зубами по две-три таксы.
Кость выпадает из моих пальцев, и я под яростным напором собак-зомби падаю на спину, пытаясь отбросить их ударами ног.
Но все мои попытки оказать сопротивление кровожадным тварям бесполезны. И проклятые таксы вспарывают острыми клыками мое нежное горло. Из него столь сильной струей бьет кровь, что ее капли попадают на раскаленный факел и шипят, испаряясь.
Мое тело сотрясается от предсмертных конвульсий, словно по нему пустили ток. Я умир-р-р-р-р-р-р-р-аю!
А подлые зомби-собаки, повизгивая от наслаждения, рвут на куски мое тело…
Глава 3. Колесница смерти
— Ух ты, блин-на-фиг! — я испуганно потрогала шею, проверяя нет ли там ран от собачьих клыков.
Потом — порядка ради — я дала выволочку своему не в меру богатому воображение самыми нехорошими словами. И было за что. Ну это ж надо так нафантазировать — зомби-собаки!
Хотя… А вот скажите мне, сестрицы, на милость: раз существуют зомби-люди, то почему бы не жить на свете зомби-псам, зомби-лошадям или, там, зомби-коровам, дающим зомби-говядину и зомби-молоко,
«Ладно, потом об этом обо всем подумаю, — решила я, продолжив свой скорбный путь. — А сейчас надо держать ухо востро, а то сожрут, на фиг, и пикнуть не успеешь».
Иду я, значит, иду, тихо так, не спеша и никого не трогая. Мыслю о высоком (о том, как бы не сожрали), поэтому и гляжу на потолок.
И вдруг — вот те на! — кто бы подумал! — е-мое! — бамс! — натыкаюсь на толпу охранников под предводительством подлого вахтера. Какая встреча, япона мать!
Трезво прикинув соотношение сил и всю мучительную для меня обоюдоострость взаимного рукоприкладства, я, не суетясь и не теряя достоинства, развернулась и задала стрекача.
Никогда доселе я не бежала столь вдохновенно, быстро и бесстрашно. Не смейтесь, сестрицы, бесстрашный бег существует.
Это когда ты совершенно не задумываешься о том, куда бежишь. И какую ногу сломаешь. А также о том, через чего прыгаешь, в какой по счету коридор сворачиваешь, по какому цеху бежишь. И о том, что там с грохотом обрушилось у тебя за спиной, когда ты пронеслась по складу с гробами, на какую гору пустых контейнеров для мусора залезаешь и зачем лезешь по сварной лесенке и открываешь тяжеленных люк…
Кстати, о люке. Из него я попала, проскочив темную комнатушку (вроде это была какая-то помывочная, поскольку я пару раз сослепу спотыкалась о лежащие на полу упругие резиновые шланги), вовсе не на помойку, а в столовку.
Но что это была за столовка, сестрицы! Это был какой-то микс на темы ужастиков вроде «В баре только вампиры», «Зло на космической станции», «Пицца сожрала едоков», «Закусочная-призрак», «Еда — это смерть», «Последнего посетителя сожрали еще вчера», «Исчезли все» и пр.
Нет, тут не имелось ничего напоминающего ритуальный зал или склеп. Обжираловка, как обжираловка. Что-то среднее между моей студенческой тошниловкой, сергиево-посадским кабаком «Столовая ложка», пивнухой на «Кантемировской» и рестораном «Метрополь» у Кремля.
Многим из нас, сестрицы, приходится питаться вне дома. Да и во всему миру тенденция шпарит — хавать не здоровую пищу у себя на кухне, а фастфуд за столиком в чужой подворотне или шашлычок с душком под гудящими от комариного пения кустами акации на общественном пустыре.
Все пиплы планеты стали суетливее — ездят, летят, бегут; и даже если и захочешь постоять пару часиков у плиты, хрен на это найдешь время. А в Пиндостане, говорят, так и вообще белые и желтые дома жрать перестали, чтобы тараканов не разводить.
И только черные африканские американцы и прочие латиносы-мексиканосы поддерживают среди кактусов и манхеттенов освященные веками русские застольные традиции.
И конечно же, любой мало-мальски цивилизованный человек сразу же отличит приятный глазу урюкский кабачок — с дымком анаши, веселыми песнями о джихаде и нежным щебетаньем торговцев инжиром — от затхлого подвала нефтеперегонного завода, строящегося хмурыми бобруйскими мужиками, где гремит мат и жужжит электросварка.