Одна Ж в Большом городе
Шрифт:
Со сменой веков пришел и воцарился «брутальный» образ. Крутые тетки в стиле «унисекс» активно помогали вершить революцию: если у них и были неврозы, они их просто не замечали. Сейчас мы снова другие: мы сильные, красивые, успешные, самодостаточные. И искренне полагаем – у депрессии не женское лицо. Нам нравится самостоятельность, но все же… Может быть, мы просто подсознательно восходим к истокам и потому пытаемся хоть иногда побыть такими, какими были барышни XIX века – трепетными, ранимыми, вызывающими желание лелеять и оберегать их? Поэтому и не давим в себе «розового слона», а идем его лечить. И иногда даже встречаем
Но лучше уж быть здоровыми! И пусть твой «розовый слон» окажется милым слоненком и будет проявляться только иногда и в уместных случаях (например, перед надоевшим ухажером), не нанося вреда твоей нервной системе.
Ты не одна:
Предостережение! Все вышеизложенное вовсе не повод срочно «обзаводиться» депрессией и искать женихов в клиниках неврозов и прочих рехабах… Я не обошла их вниманием, потому что они все же есть в Большом Городе и в них тоже бурлит жизнь. Но давай сделаем все возможное, чтобы тамошняя жизнь была не про нас!
Безумие на двоих
Как показывает история, «безумные» парочки среди богатых, знаменитых и одаренных складывались не раз. Правда, не всегда они знакомились в дурдоме, но вполне могли бы там оказаться… Причем вместе…
Александр Пушкин (циклоидальная ипохондрия) + Наталья Гончарова (эпилепсия)
Сергей Есенин (алкоголизм, паранойя) + Айседора Дункан (неврастения)
Джон Кеннеди (нарциссический невроз) + Мэрилин Монро (истерия)
Осип Мандельштам (маниакально-депрессивный психоз) + Анна Ахматова (невротическая депрессия)
Нам осталось уколоться и упасть на дно колодца,
И там пропасть – на дне колодца, – как в
Бермудах, навсегда…
Как раскумариться от любви
О наркомании известно давно – еще Гомер повествовал о том, как легендарный Одиссей вынужден был выручать из беды своих товарищей, одурманившихся цветами в стране лотофагов. Но мало кто знает, что творится в подмосковных клиниках психологической реабилитации наркоманов.
Для справки:
Слово «наркомания» происходит от греческих слов narcosis – сон, оцепенение, онемение и mania – страсть, безумие, влечение.
На сегодняшний день в России насчитывается более 3 млн наркоманов. На учете в правоохранительных органах с диагнозом «Наркомания» состоит не более 250 000 человек.
«Нарки колют чужаков…»
Сначала размышляю, в качестве кого мне проникнуть в клинику: уж больно не хочется лицезреть глянцевый фасад, предназначенный специально для любопытных журналистов. Предварительно беседую с психологом некоммерческого добровольного общества АН («Анонимные Наркоманы») Ольгой, и идею поступить на лечение в качестве пациентки приходится отбросить:
– Симулировать наркозависимость еще труднее, чем ее скрыть: у «нарков» свой сленг, свои жесты, привычки, и всего один неправильный ответ на простой вопрос
Я выбираю окольный путь. Узнаю, что в одной из загородных клиник по воскресеньям – день посещений. С 5 до 9 вечера на обычно закрытую от посторонних территорию допускаются родственники пациентов, а также люди, желающие присмотреть клинику для своих «подсевших» близких.
«У нас посторонний»
У металлических ворот меня встречают два хмурых сторожа. Заявляю, что подыскиваю подходящее лечебное учреждение для родственницы. Сторожа звонят кому-то, а потом молча кивают – проходите. Вслед мне доносится: «У-у, наркоши проклятые, колют шнягу всякую, когда портвешок с беленькой никто не отменял!»
Заведение до боли напоминает пионерский лагерь из моего детства: двухэтажный корпус желтого кирпича, вокруг ухоженная лужайка, напротив качели и волейбольная площадка, у входа – деревянная скамейка. На ней сидит, поджидая меня, женщина средних лет в ситцевом сарафане:
– Вы насчет родственницы? – спрашивает она любезно.
Женщина оказывается сестрой-хозяйкой.
Удивляясь про себя отсутствию белого халата, выдаю ей заготовленную легенду о сестре из другого города, которая не может сама отказаться от наркотиков и нуждается в психологической помощи.
– Можно все тут осмотреть? – спрашиваю.
Для справки:
От лечения в наркологических отделениях больниц психологическая реабилитация отличается отсутствием медикаментозного воздействия и санаторным оздоровительным режимом.
Скоро закончится сон-час, и Люба (сестра-хозяйка) предупредит пациентов, что на территории посторонний. Тогда можно будет зайти внутрь и даже познакомиться с обитателями – но только с теми, которые сами того захотят. Спрашиваю, на сколько мест рассчитана клиника.
– А на сколько хочешь, – отвечает Люба. – Бывает и 40 человек, и 50, тогда по четверо селим. Сейчас вот 18 душ, а девушек всего четверо. Они у нас по одной живут.
Я тревожусь: разве хорошо, что по одной?
– Да вы не волнуйтесь, – успокаивает меня женщина, – присмотрим за сестренкой вашей. Тут днем и ночью за ними – в оба.
«Пасут, гады!»
Люба уходит в корпус, и постепенно – по одному, по двое – из здания начинают появляться пациенты. Первым наблюдаю понурого мужчину явно за сорок: голова и руки его мелко трясутся, он исподлобья глядит на меня и плетется в соседнюю рощицу. Остальные – с виду обычные модно «прикинутые» молодые люди где-то от 18 до 30 лет. Среди них три девушки и с десяток парней.
Здороваются приветливо; кто-то отправляется с баскетбольным мячом на площадку, кто-то садится на лавку покурить. Я замечаю, что пациенты вовсе не смущаются: смеются, болтают на отвлеченные темы. Разговоры о наркотиках тут запрещены – только на специальных занятиях с психологами. Время от времени на территорию заезжают дорогие машины (шутка ли, неделя пребывания здесь стоит семьсот долларов, а рекомендуемый курс – 35 дней), и кто-нибудь очередной из ребят уходит на дальние скамейки пообщаться с близкими. Пользуясь тем, что две девчонки уже дождались своих посетителей, я подсаживаюсь к оставшейся в одиночестве третьей: