Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Мы в центре города. Море света, магазины ломятся от товаров. Народ ходит нарядный. Вид у всех праздничный. А какие лица… Как будто к ним не прикасалось дуновение ветерка. Я давно не видела такой свежести, беззаботности, я давно не слышала такого искреннего смеха на улице.
На тенистом бульваре пела женщина. В черном элегантном костюме, белой блузочке. В ушах серьги, на пальце кольцо, губы подкрашены. Она перебирала струны гитары маникюрными пальцами.
— Это американская нищенка, — видя мое недоумение, подсказала Надежда Васильевна.
— Но она так
На такую нищую на улице Горького в Москве с завистью оглядывались бы москвички.
Мне казалось, что в этот тихий теплый летний вечер всю толпу прохожих только что выпустили из магазина, одев во все новое.
— Давайте купим чулки, — предложила я Надежда Васильевне, проходя мимо небольшого магазинчика, на окне которого было написано «99 центов пара». Цифра эта мне показалась смехотворной. Я зимой сама покупала за 400 рублей пару.
Но как только мы вошли в магазин, раздалась русская речь:
— Очень рады, заходите. Вы с советского парохода?
«Откуда она знает? Что, у нас на носу, что ли, написано?»— подумала я.
Большой универсальный магазин, в который мы попали, поразил меня пышным блеском и богатством товаров. Но меня больше всего поразили люди, их беззаботное состояние, как будто нигде в мире ничего не происходит. Это меня не только удивило, а прямо потрясло. Уже четвертый год шла не просто какая-то война, а мировая война, и вдруг я попала в страну чудес, где даже намека на войну не видно. А вот в магазине, несмотря на все, как мне показалось, несметное богатство, я ничего не купила.
На обратном пути наши мужчины зашли в какую-то забегаловку выпить по кружке пива, меня поразили соленые орешки. Почему соленые? Никогда в жизни не предполагала, что орехи могут быть соленые.
Наступили уже глубокие сумерки, когда мы возвращались к себе на пароход, мимо нас проходила беззаботная молодежь, и редко, очень редко попадались военные. Ни одного искалеченного человека, ни одного раненого. «А ведь сколько калек уже бродит по моей стране! И эта страна как будто тоже воюет?»— почти с отчаянием, думала я, вспоминая свою за океаном, их измученные лица, без смеха и радости.
Прощальный вечер на корабле
— Что вас поразило больше всего? — спросил меня вдруг вечером за ужином Павел Федорович, капитан нашего парохода.
— Веселые старушки в девичьих шляпках, — ответила я.
Эту последнюю ночь мы решили провести в кругу своих друзей на пароходе. Ужин был роскошный. Повар на этом пароходе был просто художник, он готовил с такой любовью, я ни в одном ресторане никогда не ела так вкусно.
Наш капитан Павел Федорович с улыбкой заметил:
— Нина Ивановна, я внимательно смотрел на вас и видел, как вы скептически перебирали вещи, и ни одна вещь не привлекла ваше внимание. Я не первый раз в Америке, поэтому хочу вас предупредить: не ищите здесь те качественные вещи, которые вы хотели бы приобрести. Их здесь нет. Американцы покупают вещи на один сезон. Здесь ничего
И действительно, все вещи показались мне просто дешевкой. Много, пестро, но ни одной крепдешиновой блузочки или платья, ни одних приличных шерстяных брюк я не видела, сплошная синтетика, к которой мы еще не привыкли, и эти изделия показались мне просто тряпками, на которые было жалко тратить деньги.
Но все-таки на следующий день мы с Надеждой Васильевной, чтобы предать себе надлежащий вид и быть менее заметными, отправились в магазин купить себе что-либо из одежды.
Я от души смеялась над тем, что среди такого огромного количества товаров я ничего купить не хотела. Выбрать вещь по вкусу — нашему, конечно, — оказалось не так просто. Перемерено было столько платьев, сколько я за всю свою жизнь не имела.
— Вы знаете, Кирилл Михайлович, вот за Нину Ивановну вам нечего опасаться, но посмотрите, посмотрите на мою Наденьку, как она носится. Накупит сейчас всякой всячины, которую потом надеть нельзя будет… Ну, так и знал, уже шляпку тащит.
Меня удивило, что, как только мы вынимали наши доллары для расплаты, нам их немедленно меняли и спрашивали, нет ли у нас еще таких долларов.
Часам к пяти усталые, но довольные мы вернулись на пароход.
Здесь нам капитан сообщил, что он получил распоряжение отправиться в Такому на погрузку. Наступили грустные минуты прощания.
Пропал Володя!!!
В целях экономии государственных денег почти все должны были жить на пароходе до тех пор, пока не получат билеты на поезд. Почему-то нам было сделано исключение, наши вещи без таможенного осмотра были отправлены прямо в гостиницу.
— Странно, — недоумевала я. — Разве здесь багаж не просматривают? А у нас проверяли всех без исключения. Логично, казалось, должно быть наоборот.
— Не волнуйтесь, — ответил капитан, — где нужно, проверят все до ниточки.
Провожали нас тепло, все просили писать. Надежда Васильевна расплакалась:
— Я бы так хотела с вами в Мексику. Я без вас буду скучать.
Мне жалко было покидать их. Это были свои, русские люди. Капитан уже стоял на своем мостике и готов был дать команду поднять якоря, когда я вдруг заметила, что мой Володя исчез.
— Павел Федорович, мой сын исчез, — крикнула я капитану.
— Отставить! — прозвучала команда капитана. — Искать ВОЛОДЮ!!!
— Есть искать Володю! — ответили матросы и бросились вверх и вниз по лестницам.
Прошло почти полчаса томительного ожидания, я не на шутку была перепугана.
— Найдем, — успокаивали меня все, — ведь только что он был здесь.
Обыскали все каюты. Каюту друга Володи — врача. «Облазили все люки, — докладывали матросы, — Володи нигде нет». Стало нестерпимо страшно. А вдруг утонул? Я обошла кругом корабль, смотрела со всех сторон в воду, как будто что-то надеясь увидеть там.