Однажды на берегу океана
Шрифт:
— Не знаю, что сказать. Я думала, ты погибла.
— Я не погибла, Сара. Но, может быть, было бы лучше, если бы погибла.
— Не говори так. У тебя очень усталый вид. Думаю, тебе нужно отдохнуть.
Наступила тягостная пауза.
— Да. Вы правы. Мне нужно немного отдохнуть.
— Но каким образом ты… Я хочу спросить: как ты уцелела? Как добралась сюда?
— Я шла пешком.
— Из Нигерии?
— Пожалуйста. Я очень устала.
— Ох. Да. Конечно. Да. Хочешь чашку…
Я не стала ждать ответа. Я убежала. Я оставила Пчелку на диване, посреди
— В чем дело? — спросил Лоренс.
— Ты грубо разговариваешь.
— О, Сара. Это ты. Господи, извини. Я подумал, что это нянька. Она опаздывает. А малыша только что стошнило. Прямо мне на галстук. Черт!
26
John Lewis— торговый дом в Лондоне.
— Кое-что произошло, Лоренс.
— Что?
— Тут появился кое-кто, кого я не ждала.
— На похоронах всегда так. Все древние скелеты весьма театрально выходят из шкафов. И никуда от них не денешься.
— Да, конечно, но тут другое дело. Это… Это… — Я вдруг запнулась и замолчала.
— Прости, Сара. Понимаю, звучит ужасно, но я ужасно тороплюсь. Я могу чем-то помочь?
Я прижалась горячей щекой к холодному стеклу:
— Извини. У меня просто голова кругом.
— Это же похороны. Тебе и положено так себя чувствовать. Мне очень жаль, но тут уж ничего не поделаешь. Жаль, что ты не разрешила мне приехать. Как ты вообще?
— Ты имеешь в виду похороны?
— Я имею в виду всю ситуацию.
Я вздохнула:
— Ничего не чувствую. Полное отупение.
— О, Сара…
— Просто я сейчас жду похоронного агента. Вот и нервничаю немного. Это все равно что ждать в очереди у дантиста.
— Верно, — осторожно согласился со мной Лоренс.
Наступила пауза. Я услышала голоса детей Лоренса.
Они завтракали и баловались за столом. Я поняла, что не смогу сказать Лоренсу о появлении Пчелки. Сейчас не смогу. Мне вдруг показалось, что будет несправедливо добавлять еще и это к списку проблем Лоренса. Он опаздывает на работу, малыша стошнило ему на галстук, нянька задерживается… а я ему стану рассказывать про девушку из Нигерии, которую считала мертвой, а она теперь сидит у меня дома на диване. Нет, это было бы жестоко по отношению к Лоренсу. Вот что такое быть любовниками. Это не то же самое что быть мужем и женой. Чтобы оставаться в игре, следует вести себя предусмотрительно. Следует признавать за другим некоторое право на собственную жизнь. И я промолчала. И услышала, как Лоренс вздохнул. В этом вздохе прозвучало нечто близкое к отчаянию.
— Ну, скажи, что не дает тебе покоя? То, что ты почти ничего не чувствуешь, а должна бы?
— Это похороны
— Ты просто владеешь собой. Ты не истеричка. И поздравь себя с этим.
— Я не могу плакать об Эндрю. Я все время думаю о том дне в Африке. На берегу.
— Сара?
— Да?
— Я думал, мы решили, что для тебя будет лучше об этом забыть. Что случилось, то случилось. Мы решили, что тебе нужно жить дальше, правда? А?
Я положила левую руку на оконную раму и посмотрела на культю обрубленного пальца.
— Не думаю, Лоренс, что теперь получится просто жить дальше.Вряд ли я смогу продолжать убеждать себя в том, что ничего не случилось. Вряд ли я смогу… Я…
У меня перехватило дыхание.
— Сара? Дыши глубже.
Я открыла глаза. Бэтмен все еще яростно хлопал клюшкой по воде. Программа Todayзакончилась. Сосед развесил белье и стоял на месте зажмурившись. Скоро он займется новым делом. Наверное, засыплет кофе в кофеварку или попробует починить магнитофон. Маленькие проблемы. Аккуратные проблемы.
— Теперь, когда Эндрю больше нет, Лоренс… Как думаешь, я и ты могли бы…
Молчание. А потом голос Лоренса — Лоренса неподдающегося.
— Эндрю нам не мешал, когда был жив, — сказал он. — Есть причины что-то менять теперь?
Я снова вздохнула.
— Сара?
— Да?
— Просто сосредоточься на сегодняшнем дне, ладно? Сосредоточься на похоронах, соберись, переживи этот день… Отойди от компьютера немедленно! Прекрати мазать монитор маслом!
— Лоренс?
— Извини. Это малыш. Схватил тост с маслом и начал мазать им… Прости, мне пора.
Лоренс повесил трубку. Я отвернулась от окна и села на кровать. Я чего-то ждала. Оттягивала момент, когда мне придется спуститься вниз и поговорить с Пчелкой. Я сидела и смотрела на свое отражение в зеркале. Отражение вдовы. Я пыталась найти в своем лице хоть что-нибудь, что говорило бы о потере Эндрю. Ни одной новой морщинки на лбу? Ни синяков под глазами? Правда? Совсем ничего?
Какими спокойными стали мои глаза с того дня на берегу моря в Африке. Там произошли такие ужасные потери, что, наверное, после этого потеря пальца и даже мужа совсем не страшна. Мои отраженные в зеркале зеленые глаза смотрели безмятежно, они были спокойны, как водоем — или слишком глубокий, или слишком мелкий.
Почему я не могла плакать? Скоро мне нужно будет выйти из дому, в церкви соберется много людей, и все они будут плакать. Я потерла глаза. Гораздо сильнее, чем советуют наши специалисты-косметологи. Мне нужно было показать пришедшим на похороны хотя бы красные глаза. Мне нужно было показать им, что я любила Эндрю, что я его на самом деле очень любила. Пусть даже после Африки я уже не верила в вечную любовь как нечто такое, что можно измерить самоанкетированием, если почти на все вопросы выбираешь ответ «В». Поэтому я сидела и терла глаза большими пальцами. Если я не могла продемонстрировать миру свое горе, я могла хотя бы продемонстрировать ему, что горе делает с глазами.