Однажды орел…
Шрифт:
Он не закончил фразу и знаком велел слуге подать еще по одной порции спиртного. Было необходимо несколько разрядить обстановку. Гролет сидел как на иголках, и Мессенджейл украдкой бросил на подчиненного угрожающий взгляд. Излишняя нервозность и нетерпение губят дипломатический процесс. Они поговорили о разных незначительных делах, и, выбрав подходящий момент, Мессенджейл как бы вскользь спросил:
— А каково решение относительно нашей маленькой экскурсии в Китай? — хотя и предчувствовал, каков будет ответ.
— Решение было отрицательным. — В голосе заместителя министра слышались извиняющиеся нотки. — Министр полагает, что это предприятие повлечет
С минуту Мессенджейл внимательно изучал свой гагатовый мундштук. Так-так, прямо-таки фантастично. И все этот ублюдок Дэмон. Приходится упускать такую изумительную, сверкающую всеми гранями возможность из-за того, что этот лицемерный тип своими заклинаниями накликал осуждение и разрушил его план. Отвратительно! Мессенджейл сделал глубокую затяжку и выпустил клубы сигаретного дыма.
Несмотря на то что заместитель министра торопился на встречу с Дэмоном, Мессенджейл уговорил его остаться на обед. Надеясь в глубине души на неблагоприятный исход переговоров с Хоа Чаком, он долго и красноречиво излагал ему свои взгляды на войну и дал уничтожающую характеристику Дэмону.
Заместитель министра сидел так же прямо, как и раньше, однако его серые глаза теперь посоловели и затуманились. На высоком гладком лбу под прядями волос блестела испарина. До чего же легко играть на тщеславии уроженцев Восточного побережья! Несмотря на столетия власти, милостей и наград, хилая порода этих людей тем не менее жаждет новых заверений, подтверждающих, что они по-прежнему обладают способностями, сильной волей и мощью, что они могут принимать безжалостные решения, порождающие триумфы. Реалисты, короче говоря.
— Реализм, — сказал Мессенджейл вслух в фыркнул. — Стало очень модно бросаться этим словом, правда? Приравнивать его к словам «цинизм», «варварство», «бесчеловечность»… Остается, однако, фактом, что война пришла к нам сюда, в Хотиен. И коль скоро она уже пришла, коль скоро мы вынуждены ее вести, то почему бы не заставить ее работать на нас? Почему бы не воспользоваться ею для того, чтобы подготовиться к грядущим конфликтам?
В глубине души Мессенджейл был уверен в том, что война будет расширяться. Она должна быть расширена, потому что это единственный логичный, с государственной точки зрения, шаг. Близится затоваривание потребительского рынка, промышленность ослаблена издержками и требованиями рабочих, дефицит платежного баланса становится угрожающим. Вся эта болтовня либералов насчет того, что война не является более орудием политики, всего лишь фразы, рассчитанные на дешевый эффект. В сущности, интервенция крупными силами в Хотиен была бы как раз тем, что в данной ситуации необходимо, если только у тех, кто сидит в Вашингтоне, хватит ума понять это. Перед нами не что иное, как заповеданная Хжоном Хэем «великолепная маленькая война», возродившаяся в середине двадцатого века, строго выдержанная в канонах американской военной традиции; война, в которую нет никакой необходимости втягивать народ; война, поддержанная большим бизнесом; война во исполнение
— Трудно избавиться от впечатления, — сказал Мессенджейл вслух, — что нас уносит, уносит в трясину безмятежности, благодушия, пассивности, нерешительности, застоя. Америке не хватает единства, сплоченности, понимания своего предназначения. Возникает весьма практический вопрос: нельзя ли использовать участие в каком-либо идеологическом конфликте вроде того, какой происходит здесь, в Хотиене, в качестве своеобразного фокуса экономических и психологических усилий американцев и тем самым осуществить частичную и насущно необходимую мобилизацию национальных ресурсов? Как вы полагаете?
Мессенджейл замолчал и отпил глоток коньяку. Дальше этого он заходить не будет. Это слабость большинства военных: они никогда не могут удержаться от того, чтобы не ляпнуть лишнее слово, то самое слово, которое обрушивает своды храма прямо на их упрямые головы. Ярким примером такой болтливости был этот Уокер в Корее… А Макартур! Он был злейшим врагом самому себе. Ему никогда и ни за что не следовало бы делать того злополучного заявления о том, что существует-де новая концепция, будто бы солдат обязан прежде всего быть предан родине и конституции, нежели тем, кто временно осуществляет исполнительную власть. Катастрофическое заявление. С того самого момента Макартур перестал существовать как политическая фигура в жизни Америки. Одно дело думать так, это хорошо, но ему никогда не нужно было высказывать подобного вслух. А Паттон!..
— Боже правый, уже четвертый час! — воскликнул заместитель министра, взглянув на часы. — Нам давно пора идти. В четыре часа у меня встреча с Дэмоном в Пном Ду. — Он стремительно поднялся на ноги. Его помощники последовали примеру начальника. Затем заместитель министра снял очки и слегка коснулся пальцами бровей и усов. На его высоком французском воротнике были пятна. — Отдаю должное вашему красноречию и кухне, Котни, но я должен бежать. — Направляясь к выходу, он спросил: — Можете ли вы заверить нас в том, что китайское коммунистическое правительство не будет активно вмешиваться в случае, если участие США в хотиенском конфликте потребуется расширить?
— Утверждаю это категорически, — ответил Мессенджейл. — Самыми важными данными из всех, полученных нашей разведкой здесь за последние три года, являются данные о том, что в подобном случае Китай не выступит. В этом мы уверены.
Заместитель министра кивнул головой, покусал дужку очков.
— То же самое утверждал штаб Макартура перед операцией на реке Ялу, — сказал он.
— Правильно. Но современная ситуация не совсем сходна с ситуацией того периода. Я уверен, что Фредерик Брокау поддержит меня в этом.
— А какую, по вашему мнению, позицию в таком конфликте займут наши союзники по СЕАТО?
— Я уверен, что они окажут нам искреннюю поддержку. В особенности Филиппины и Австралия.
Заместитель министра кивнул головой.
— Это интересно. Вы бы не составили для меня меморандум но этому вопросу к следующему моему приезду?
— Буду счастлив сделать это.
— И благодарю вас за это поистине королевское пиршество, Котни. Весьма благодарен. Я не едал ничего подобного со времен моей юности, прошедшей в посольстве в Париже.