Однажды в Америке (др. перевод)
Шрифт:
Я расхохотался. Что за дурацкое сравнение. Сравнить музыку с женской грудью. Это только показывает, где блуждают мои мысли. В последнее время я не думал ни о чем другом.
Не превращаюсь ли я в сексуального маньяка? Испытывать такую страсть к женской груди — нормальное явление или у меня развилось что-то вроде особой формы фетишизма? Ерунда, конечно, никакой это не фетишизм. Самое нормальное желание. Может быть, только слишком сильное и необузданное.
Музыка остановилась. Я снял пластинку. Я выбрал «Красавица
Без одной минуты девять раздался стук в дверь. Я открыл. Это была она. Господи, что за зрелище. Девушка выглядела даже красивей, чем я ожидал. Она оделась так, чтобы возбудить желание и произвести эффект.
На голове — непомерно большая широкополая шляпа, отделанная зеленым кружевом. Очень открытое облегающее платье с глубоким вырезом обнажало ослепительно-белые плечи, руки и спину. Ее длинные кружевные перчатки, доходившие до локтя, остроносые туфли и дамская сумочка были зеленого цвета.
Я слегка поцеловал руку, которую она мне протянула. Я закрыл дверь и проводил девушку в гостиную, все еще держа ее руку. Я оглядел гостью с разных сторон.
— Эта шляпа и все, что на тебе, — великолепно.
— Тебе понравилась моя шляпа?
Она остановилась перед зеркалом, чтобы лучше закрепить ее на голове.
— Она обольстительна, — улыбнулся я.
— Ее создал мистер Джон.
— Мистер Джон?
— Да, она от мистера Джона.
— Он что, портной?
— Нет, он художник, — улыбнулась она.
— А платье тоже от мистера Джона?
— Нет, Тутси, он делает только шляпы. Платье от Бергдорфа Гудмена.
— А туфли и сумочка?
Она приподняла узкую туфельку:
— Туфли от Полтера Де Лизо, а сумочка — от Кобленца.
Девушка повернулась ко мне и улыбнулась. Она уперлась обтянутым перчаткой пальцем в подбородок, лукаво прищурилась, слегка присела и сказала:
— Все остальное принадлежит Еве Макклейн.
— Это — ты.
— Это — я. А ты?
— А я — Тутси. Ты сама меня так назвала. Мне это правится.
— Это нравится мне, и это нравится тебе, — улыбнулась она.
Да, я не ошибся. Она похожа на Долорес.
Я схватил ее в объятия. Я крепко сжал ее в руках. Я поцеловал ее. Я вдавил колено между ее ног.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Чуть позже.
— Может быть, чуть-чуть можно и сейчас? — попросил я.
Она пожала плечами и улыбнулась. Она подошла к виктроле [27] и посмотрела на пластинку. Улыбнувшись, она сказала:
— Это моя песня, песня, под которую я танцевала.
27
Виктрола — одно
Она поставила пластинку. Она покачивалась и мурлыкала, подпевая песне: «Красавица похожа на мелодию».
— Ты была в этом шоу?
Она покачала головой и ответила:
— Посмотрим, сможешь ли ты догадаться, в каком я выступала шоу.
Она начала вальсировать по комнате. Легким движением она спустила боковую «молнию» на платье. Продолжая танцевать, она расстегнула одну за другой все пуговицы и приспустила платье с плеч. Приблизившись ко мне, она низко согнула плечи. Я поцеловал ее теплую душистую кожу. Она снова скользнула прочь.
— Все еще не догадываешься? — спросила она, медленно продолжая свой дразнящий танец.
— Нет, — солгал я.
— Надо намекнуть тебе получше.
Не останавливая танца, она выгнулась всем телом. Платье соскользнуло с нее на пол. На ней не было нижней юбки. Все, что я увидел, — белые атласные трусики и такой же лифчик. Кроме того, на ней еще оставались большая зеленая шляпа, зеленые перчатки по локоть и зеленые туфли.
Она продолжала двигаться в ритме вальса и сбросила с себя сперва одну, потом другую туфлю. Она пропела: «Красавица похожа на мелодию».
Она спустила с ноги один чулок и бросила его мне. За ним последовал второй. У нее были длинные, точеные, красивые ноги. Глядя, как передо мной раздевается соблазнительная, идеально сложенная женщина, я не мог сдержать дрожи. Это было все равно что постепенно снимать покров с прекрасного произведения искусства.
Снова приблизившись ко мне, она подняла брови:
— Ну что, теперь узнал, Тутси? Какое это шоу?
— «Бурлеск» Майнски, — ответил я улыбаясь. — Продолжай. Я буду играть роль зрителей.
Я сидел в кресле-стуле и хлопал в ритм музыке, напевая: «Все снимай, все снимай, все снимай».
Но ничего она больше не сняла. Она просто танцевала в своей большой зеленой шляпе, зеленых перчатках, белых трусиках и белом лифчике. Она остановилась; пластинка кончилась.
— Еще, — потребовал я.
Она пожала плечами и поставила пластинку снова. Я сидел, глядя на ее ритмичный соблазнительный танец.
— Пора снять что-нибудь еще.
— Что, вот это? — улыбнулась она.
— Да, пожалуйста.
— Может быть, не стоит? — поддразнила она.
— Пожалуйста, — прошептал я.
— Только для тебя, милый. Я сделаю это только для тебя.
Она встала прямо передо мной, покачивая бедрами. На ее губах играла улыбка, наполовину дразнящая, наполовину проникнутая страстью.
Розовый бутон ее губ раскрылся.
— Милый, — пошептала она. — Я хочу отдать их тебе. Подари им свою любовь.
Она щелкнула застежкой на спине.
Жарким, страстным голосом она прошептала:
— Вот они, милый, возьми; они твои.