Однажды в Хорс-тауне
Шрифт:
— Это безопасно?
— Определенный риск присутствует, но иначе нельзя. Я ведь не мясник, чтобы на живую его латать!
— Ну давай, пробуй, — кивнул Винс. — Что ж делать?
— Сейчас…
Линси ушел наверх, а сыщик остался наедине с Нубом. Присев рядом с даркером на корточки, он тихо спросил:
— Эх, парень, и чего же ты сразу не сказал про вторую дырку?
Коротышка засопел и даже приоткрыл левый глаз, после чего снова отключился. Лишь прерывистое дыхание выдавало в нем живого.
Интересно, каково это — просыпаться на мгновение лишь для того, чтобы снова провалиться в сон?
Сыщик, сам не понимая зачем, взял ладонь даркера и крепко сжал. Нуб в ответ промычал что-то нечленораздельное.
— Буду считать, что это «спасибо», — с улыбкой пробормотал Новал.
Вернулся Линси с рюмкой в руках.
— Слушай, может, не стоит вливать в него эту дрянь? — сказал сыщик, поднимаясь и отступая на шаг. — Он и так почти все время без сознания.
— Стоит мне проткнуть его иголкой, как сознание тут же вернется, — покачал головой Харпер. — Ты ведь не хочешь, чтобы бедолага мучался еще больше? Я полностью выключу его на пару часов, залатаю все бреши, и будет как новенький!
— Хочется верить… Хотя мне старенький тоже вполне нравился.
— В смысле? — не понял медбрат.
— Забудь, — махнул рукой Винс. — Чересчур своеобразный юмор.
— Ясно. Ладно, а теперь оставь свой юмор ненадолго и подними его голову.
Детектив повиновался. Совместными усилиями им удалось влить содержимое рюмки в рот даркера. Выждав несколько минут и убедившись, что Нуб не спешит возвращаться в сознание, Харпер взялся за иглу.
Винс отошел к окну и закурил. Ему совершенно не хотелось рассматривать миниатюру «Линси за работой». Впрочем, будь на месте Харпера даже прославленный Грегори Хаус, Новал все равно бы не купил билет на это представление.
— Как закончишь — свистни, — бросил сыщик через плечо.
— Угу, — промычал Линси, полностью поглощенный работой.
За окном царил ноябрь во всей его красе — неприглядный, холодный и темный. Лил дождь; порыв ветра сорвал с головы прохожего шляпу, и тот отчаянно гнался за ней, хлюпая ботинками по лужам. Шумел листвой вяз на углу. Ему было одиноко, и он расслабил ветви, позволяя негоднику-ветру срывать пожелтевшие листья и бросать их на тротуар. Одноногие фонари скупились на свет, отчего ночь казалась еще темней, чем обычно.
В общем, ноябрь этот ничем не отличался от других, виденных Новалом.
Еще один никчемный месяц еще одной серой осени.
Этому году недолго осталось. Туда-сюда — и уже Рождество. А там и новый год не за горами.
Скорее всего, он ничем не будет отличаться от других виденных мной. Люди будут также вяло ползать по улицам, уткнувшись взглядом в землю, чтобы — не дай Бог! — не посмотреть в глаза проходящего мимо.
Из дома — скорее на работу. Там — до вечера, и обратно домой. Два микромира, расстояние между которыми каждый стремится преодолеть как можно скорее, чтобы не пересечься с себе подобным. Человек забивает себе голову всякой ерундой, которую зовет «делами», чтобы за суетными мыслями спрятаться от этой бесполезной необходимости встречаться взглядом с другим прохожим. Он боится, что в чужих
Когда я иду по улице, я тоже не поднимаю глаз. Но не потому, что я боюсь увидеть нечто свое, нет. Я боюсь, что кто-то увидит это нечто во мне, а я не смогу им поделиться, и стану защищаться привычными шутками и подколками.
Это своеобразный микромир, внутрь которого вам лучше не влезать. «Осторожно, высокое напряжение» — такую табличку я бы повесил у входа.
Они сидели наверху, в кабинете Линси. В початой бутылке, стоявшей на журнальном столике, еще было немного виски.
— Неплохая штука, — заметил Новал, сделав очередной глоток.
— Ну еще бы — двадцать баксов бутыль. Хотя, конечно, не «Мидлтон».
— Пил я твой «Мидлтон» пару дней назад. Дрянь, надо сказать, и денег своих не стоит.
— Да ну, заливаешь, — фыркнул Харпер.
— Насчет того, что пил, или насчет того, что дрянь?
— Что дрянь. Прекрасный виски.
— Ни черта. Обычное пойло, только для богатеев. Стоит тридцать баксов, а на вкус хуже этого.
— Ну не знаю… В мае у главного онколога был юбилей — шестьдесят лет, тридцать из них в качестве врача. Сам понимаешь, был фуршет, много еды и выпивки. И вот там я попробовал «Мидлтон». Кстати, знаешь шотландские правила?
— Какие еще правила?
— Их пять: полюбоваться, вдохнуть, посмаковать, проглотить, разбавить. Именно в такой последовательности. Сначала смотришь, какой виски на цвет, потом вдыхаешь его аромат. После следует пригубить, почувствовать вкус и лишь потом проглотить. И уже после этого небольшого ритуала разбавить водой — для полного раскрытия вкуса и аромата. Вот так пьют виски в Шотландии.
— А ирландцы, я слышал, виски не разбавляют.
— У них он более мягкий на вкус.
— Если следовать правилам твоих шотландцев, надо сливать половину бутылки в раковину и наполнять ее водой из-под крана. Потому что виски местного разлива в последнее время совсем дрянной.
— Ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Линси. — Просто ты пьешь его каждый день и уже не различаешь вкуса.
— Возможно. Но все равно «Мидлтон» — дерьмо.
Так они болтали допоздна. Вспомнили студенческие годы, обсудили пару прикольных девчонок, пожурили звукорежиссера, который совершенно не умел работать со звуком и все время выкручивал средние на максимум, а низкие и высокие попросту срезал. Когда в два часа ночи приятели, чуть пошатываясь от выпитого, спустились вниз, Нуба уже не было на диване. Из открытого окна веяло прохладой.
— Чертов каскадер! — выругался Линси и, перегнувшись через подоконник, воскликнул. — Тут же добрых восемь футов! Признайся честно, Винс, этот парень раньше был в составе сборной по легкой атлетике?
— Ага, — кивнул детектив. Алкоголь приятно туманил мозги; хотелось говорить — неважно что, лишь бы не молчать.
— Что, вправду был?
— Да говорю тебе! Его оттуда выгнали… За неспортивное поведение.
— За неспортивное… что?
— На одном чемпионате… Он прыгал с шестом… И когда уже опускался на маты, показал в камеру средний палец. Вот так, гляди…