Однажды в Марчелике 2
Шрифт:
— Метен? — девушка почему-то и не подумала бежать на защиту своего рабочего места, вместо этого оставшись с Сычом.
— Пойду помогу святому отцу, мешо! — сообщил ей Сыч. — Если в борделе хаблов меньше сотни, им уже точно не выжить. А вот у пистоля отца Иоахима, боюсь, перезарядка слишком долгая.
— Я с вами! — пискнула девушка и пристроилась у агента за спиной.
То ли она не доверяла толпе из подвыпивших мужиков, то ли просто прикипела к тому, кто первым успел спасти её у крыльца салуна…. Впрочем, это Сыч мог терзаться догадками, а Сильвия, одна из лучших куртизанок
К тому же, метен был хоть и в возрасте, но весьма симпатичен — и вообще вызывал доверие. А спасаться от людоедов, конечно, лучше в компании симпатичных, хоть и пожилых принцев — чем ждать, когда до Стеинхольвега доберётся тот, единственный, потеряв своего белого жеребца где-то на полпути.
— Тебя как зовут? — осведомился Сыч, понимая, что отвязаться от девушки в ближайшее время не получится.
— Сили, метен… Сильвия! — сообщила та, изо всех сил стараясь не отстать.
— Держись за спиной, Сили! — сказал агент Акесекрета, проверяя револьвер и взводя курок. — И называй меня Сыч… Просто Сыч.
На пороге церкви шёл бой. Весьма необычный, но оттого не менее смертоносный. На крыльце, размахивая деревянной лавкой, стоял в обороне седой, как лунь, отец Иоахим. Может быть, лавка была и не самой большой в церкви, но даже Сыч не был уверен, что сумел бы ей так лихо махать.
Напротив крыльца, перепрыгивая через окровавленные тела четырёх собратьев, кружились в смертельном танце ещё пятеро людоедов. Они то и дело пытались достать старика своими заострёнными палками, но каждый раз натыкались на одну из многочисленных граней лавочки — которая, словно бабочка, порхала между ними и священником.
— Заряжай скорее, Бога ради, старая развратница! — орал смертельно уставший отец Иоахим.
— Чего это я развратница? — возмущался кто-то женским голосом из церкви.
— А кто соблазнял отца Иоанна?! — ревел священник, с натугой заставляя лавочку выписывать очередной пируэт.
— Так оно когда было-то, отец? Всё-то ты помнишь! — возмутился голос из церкви.
— Да заряди ты уже пистоль, женщина! — взревел отец Иоахим, который, наконец, досадно ошибся.
Один из хаблов ловко проскользнул под лавку и ударил в сторону священника деревянным копьецом. Абориген промахнулся, а вот Сыч — попал. Успел выстрелить. И тут же, уворачиваясь от другого деревянного снаряда, агент Акесекрета вынужден был метнуться в сторону, заодно прихватив и девушку, которая пряталась за его спиной.
В это время второй хабл сумел проскочить поближе к святому отцу — и даже занёс копьё. Но из церкви как раз выскочила благообразная старушка, держа в руках древний, как дерьмо коров времён первых королевств, «райо» — и надавила на спусковой крючок. Щёлкнул кремень, высекая искру, вспыхнул порох на полке, и прежде чем хабл успел проткнуть отца Иоахима своим деревянным оружием — его просто-напросто снесло с крыльца.
Снесло с крыльца и старушку, но она летела в обратную сторону — назад в церковь, как и положено старой грешнице. Или же, напротив,
— Женщина! Тебе надо было зарядить, а не стрелять! — возмущённо взревел священник, кидаясь в самоубийственную атаку на двух оставшихся хаблов.
Внимательный читатель заметит, что хаблов должно было остаться три… Но это же «райо»! Внебрачный отпрыск аркебузы и осадного ружья!.. Пробил одного — добрался до второго! Не просто так ведь грешная старушка внезапно уподобилась ангелам и поднялась в воздух.
Впрочем, как бы то ни было, самоубийственной атака отца Иоахима была бы лишь в том случае, если бы поблизости не было Сыча.
Агент Акесекрета прицелился снова и, бормоча под нос то ли молитву, то ли проклятья, пристрелил ещё одного налётчика-людоеда. Последний хабл понял, что силы уж больно неравны и попытался дать стрекача — но первый же удар увесистой лавочки по уродливой тыковке обрушил его в дорожную пыль. А два добивающих удара лишили и без того некрасивую голову даже той формы, которую она имела до нападения…
— Слава тебе, Господь милосердный! — сообщил в небо отец Иоахим, ставя лавочку торцом на землю и буквально повисая на ней от усталости. — И что ты тут делаешь, Сыч?!
— Отчитываться приехал, — сообщил тот, подходя ближе.
— А она что тут делает? Да ещё и в таком виде?! — возмутился священник, указывая на Сили.
— Прячусь! — пискнула девушка, старательно прикрывая полушария груди, выглядывающие из корсета, руками.
— А!.. Хм!.. — священник хотел сказать что-то ещё, но не стал. Время было явно неподходящим для накладывания епитимьи.
Вместо этого он обернулся к церкви и зычно крикнул:
— Эй! Кошёлка старая, ты жива?
Ответил ему нестройный хор голосов, что мол, да, жива я. Похоже, не меньше двух десятков «старых кошёлок» решили подать голос.
— Да не вы, прости Господи! А та, которая стреляла! — рявкнул отец Иоахим.
— Жива она, святой отец! Жива! Только не шевелится! — ответил ему женский голос после непродолжительного шушуканья. — Головой, видать, об лавку стукнулась.
— Роза, это ты, что ли? — переспросил отец Иоахим. — Так, ладно… Берите её и идите все к моему дому. Ну и ты, Сыч, давай за мной…
Вдали затрещали выстрелы. Судя по направлению, посетители салуна как раз внепланово стали посетителями борделя — и что-то не поделили с аборигенами. Видимо, взгляды на правильное обращение с женщинами. Над просыпающимся от вечерней дрёмы Стеинхольвегом раздавались яростные крики и истошные визги хаблов…
Во главе своей постоянной паствы отец Иоахим пересёк дорогу и вошёл в дом. Раскрыв чулан с алкоголем, он выудил из угла немалых размеров свёрток. Внутри него покоились и ждали своего часа ружья, револьверы и винтовки. К слову, собранные с трупов всех тех дельтианцев, которые имели неосторожность заглянуть в мирный городок. Свёрток был вынесен прихожанам и отдан на непостыдное разграбление.
— Патроны нужны! — сообщила одна из старушек, с серьёзным видом проверяя изящный револьвер «хелена», украшенный цветочной гравировкой.