Однажды в Мидлшире
Шрифт:
Две девчонки, живая и мертвая, сидели в беседке и смеялись.
Глава 3
Редакция
– О! Как интересно! Как это интересно!
Родерик Уизерман смотрел на медальон лорда, и в глазах его сияла жадность исследователя. Его толстенькие пальцы с холеными ногтями скользили по серебряному кружку. Сьюзан казалось, что часовщик обнюхивает его, как пес обнюхивал бы новую вещь в доме.
– Сможете починить? – спросила она.
– Погодите, дорогая моя, дайте мне время…
Он устроил медальон на подушечке под лупой и вдруг взглянул на женщину
– Проходите, не стесняйтесь. Дайте-ка я вам помогу…
Родерик забрал у нее куртку и повесил на полированную деревянную вешалку. Вешалка, явно предназначенная для более изящных вещей, покачнулась, но выстояла. Часовщик вздохнул. Под курткой оказался такой же старомодный бесформенный свитер и юбка, которую не надела бы даже его мать. Современные женщины! Думают, что раз живут в деревне, совсем не нужно следить за собой. Впрочем, эта-то как раз приехала из города. И, кажется, там была какая-то грустная история.
– Хотите кофе?
Она села на самый краешек кушетки и ответила:
– Спасибо, я уже сегодня пила.
– Может быть, чай?
– Н-нет, благодарю. Вы очень добры. Просто скажите, возможно ли это починить и… сколько это будет стоить.
Родерик кивнул и отошел к рабочему столу. Сьюзан ждала.
– Починить будет несложно. Хотя вещь очень интересная. Подойдите. Видите? Я бы датировал ее восемнадцатым веком, но я не специалист, только любитель. Тогда медальоны носили все. Все, кто мог себе их позволить, конечно. Конструкция у всех была примерно одинаковой. Они открывались, как книжечки. Но этот – особенный. Здесь пружинка, и верхняя крышка не открывается, а съезжает в сторону. Его, похоже, не открывали очень давно, и механизм вышел из строя. А потом, могу предположить, его сильно тряхнули или обо что-то ударили…
– Он был на собаке, – оправдалась Сьюзан.
– Да, я читал об этом. Очень умно, но совершенно безжалостно! В результате пружина, скорее всего, выскочила или вовсе сломалась… Ага!
Крышка сдвинулась. Сьюзан затаила дыхание. Родерик медленно и аккуратно отвел ее в сторону.
– Ух ты.
– Да. Интересно, очень интересно!
На них смотрело многократно увеличенное лицо юной девушки, почти ребенка. Девушка улыбалась. У нее были золотистые волосы и яркие серые глаза. Неведомый художник изобразил даже родинку на правой щеке. Портрет обрамляли пышные розы.
– Какая тонкая работа! Я должен… должен это сфотографировать.
Родерик потянулся за полароидом. Сьюзан неожиданно властно схватила его за предплечье.
– Постойте. Мне кажется, мы заглянули во что-то очень личное. Прежде чем что-то делать, нужно спросить разрешения лорда.
Толстенький часовщик смутился. Он моргнул и взглянул на Сьюзан так, будто увидел ее впервые.
– Вы правы, моя дорогая. Вы абсолютно правы, и спасибо вам за это. Да…
Родерик потер лоб.
– Я починю его так скоро, как смогу, и не возьму с вас денег. Только, пожалуйста, когда пойдете отдавать медальон лорду, возьмите меня с собой. Это такая удивительная вещь…
Сьюзан пообещала.
Уизерман все-таки напоил ее чаем, и чай действительно оказался необыкновенно вкусным, но Сьюзан была рада, когда наконец вышла
За дверью мастерской было морозно и бело. Ветер налетел на Сьюзан и крепко расцеловал в обе щеки. Она немного постояла, чтобы снова стать самой собой и дать глазам привыкнуть к яркому свету, и пошла к дому.
Мидлшир превратился в рождественскую открытку. Пушистый снег ровным слоем лег на дороги, деревья и крыши. Там, где в домах еще сохранились камины, из труб в небо поднимался дымок. Пахло дровами, морозом и деревенской зимой. Сьюзан с удивлением заметила дым и над домом Михлича. Она была совсем девчонкой, когда писатель умер, и с тех пор камин не оживал ни разу. Ей даже казалось, что новые хозяева его снесли, а вот оно, оказывается, как…
Интересно было бы как-нибудь взглянуть на особняк изнутри. Хотя, наверно, там не осталось ничего из того, что она помнила. Да и что она, в сущности, помнила с того единственного визита?
Седой Михлич, казавшийся огромным и царственным из-за своей славы, просторная гостиная, стол с закусками и газировкой и кучка третьеклашек – победителей школьной олимпиады по литературе. Тогда ей показалось, что писатель был с ними холоден и даже груб. Он поздравил их быстро и казенными словами, так, как могла бы сделать и их классная, вручил им почетные грамоты и ушел наверх. Вся церемония заняла минут пятнадцать. Сьюзан жевала бутерброды с чувством глубокого разочарования и обиды. Только став взрослой, она поняла, что уже тогда Михлич был тяжело болен и эти пятнадцать минут были для него подвигом.
Мимо ее носа пролетел снежок. Сьюзан проследила траекторию в обратном направлении и обнаружила там сияющего мальчишку в шапке-ушанке. Он щербато улыбнулся:
– ‘звините, мисс!
И убежал за забор. Вскоре оттуда вылетел еще один снежок и попал ей в спину. За забором захихикали. В просвете между досками мелькнули хитрые глазки.
– Так, значит.
Сьюзан проворно цапнула горсть снега, прикинула расстояние и отправила снаряд противнику. Из-за забора ойкнули. В щели показался нос.
Сьюзан быстро огляделась, не видит ли кто, и высунула язык. Нос пропал. Вдова и мать продолжила свой путь, улыбаясь с чувством глубокого удовлетворения.
Мидлшир, 1803 год, март
Юная девушка, почти ребенок, выходит из замка и подставляет лицо мягкому весеннему солнцу. В его лучах она кажется очень бледной, под глазами лежат темные круги, но девушка улыбается. С погодой ей уже повезло и, может быть, повезет и еще кое-с чем. Но она не хочет загадывать, чтобы не разочаровываться. Ведь можно прекрасно провести время и так. Например, прогуляться по лесу. Или сходить к реке. Может быть, даже набраться смелости и дойти до площади, где выступают странствующие артисты. Для Мидлшира это редкость, сюда почти никто не приезжает.