Однажды в Париже
Шрифт:
Пьер наконец справился с пистолетами и, спотыкаясь, побрел на задний двор седлать лошадь. Д’Артаньян же протирал ветошью клинок и размышлял.
«Все-таки зачем этому Доре понадобился кот? Да еще кардинальский?.. Вернуть его в обмен на признание отцовства его преосвященством?.. Чушь! Никогда кардинал этого не сделает — он же не враг себе. Требовать за кота выкуп?.. Но много ли можно выгадать даже за редкое животное? К тому же кардинальские ищейки живо разыщут вымогателя, не успеет он пересчитать полученные денежки… Что еще?.. Титул попросить?.. Опять
— Все готово, ваша милость, — пробурчал, входя, Планше.
— Ладно. Дрыхни, лежебока. Завтра к обеду вернусь.
Шарль выехал со двора, и сейчас же какие-то тени метнулись в ближайшую подворотню от дома Буонасье. Послышалась сдавленная ругань, и вдруг свистнуло. Спасла д’Артаньяна военная выучка. Тело отреагировало на опасный звук раньше головы, тяжелый арбалетный болт прошелестел над плечом мушкетера и ушел в темноту, глухо стукнув в стену дома. Разбираться, кто стрелял, было некогда, да и опасно. Ведь неизвестно, сколько в подворотне спряталось человек и чем они вооружены. Поэтому д’Артаньян резко пришпорил коня и понесся в сторону Лувра.
История с розысками кота кардинала начала приобретать явный зловещий оттенок. В том, что последняя попытка нападения на Шарля связана именно с его заданием, он не сомневался, хотя и оставлял некоторую долю вероятности на то, что это обычные разбойники.
«Если так дальше пойдет, я, пожалуй, могу и не дожить до лейтенантской грамоты», — подумал честолюбивый гасконец, подъезжая к воротам кордегардии.
Внутри помещения было на удивление тихо. За столом сидел в одиночестве лейтенант де Кервель и сам с собой играл в кости, время от времени прикладываясь к горлышку пузатой бутылки, в каких обычно продавали португальский портвейн — вино дорогое и тяжелое для головы и желудка, по мнению д’Артаньяна.
Увидев гасконца, де Кервель оживился.
— А, Шарль, вы, как всегда, опоздали!
— Мое почтение, господин лейтенант, — сдержанно приветствовал его д’Артаньян.
Де Кервеля в роте не любили. Был он грубиян, выскочка и дурак. К тому же, напившись, что бывало частенько, лейтенант начинал длинно и путано рассуждать о том, почему не он, а дез Эссар командует ротой, обвиняя ни в чем не повинного, благородного и доброго человека во всех смертных грехах, включая гордыню и прелюбодеяние.
Д’Артаньян до сих пор недоумевал, почему дез Эссар не вызовет этого забулдыгу на дуэль и не отряхнет ему пыль с ушей. Он как-то спросил об этом Портоса, на что известный задира и баламут глубокомысленно изрек:
«Не к лицу дворянину осквернять благородную сталь своего клинка кровью всяких никчемных людишек!»
«Но де Кервель — маркиз!..»
«Он — ошибка Создателя, мой друг!»
«Тогда почему господин де Тревиль не отправит его в отставку?»
«И у ошибок бывают сильные покровители…»
Д’Артаньян запомнил намек и с той поры старался не ввязываться с де Кервелем в разговоры.
— Почему
— Обстоятельства вынудили меня задержаться, господин де Кервель, — миролюбиво ответил д’Артаньян.
— Какие обстоятельства?! Что может быть более важным, чем охрана покоя его величества?
— Личные обстоятельства… — ляпнул Шарль и тут же пожалел об этом.
Де Кервель взвился.
— Ах вот как! Вы, месье, ставите личное выше государственного, находясь на государственной службе? В таком случае я советую вам подыскать другое занятие, где-нибудь в провинции, где бы вы…
— Я не нуждаюсь в ваших советах, месье! — резко оборвал его д’Артаньян, чувствуя, что вот-вот сорвется. — А сейчас извините, мне пора на пост!
— На какой же это пост вы собрались? — ехидно поинтересовался де Кервель, прихлебывая портвейн из горлышка.
— У меня всегда одно и то же место, вы знаете, — у дверей покоев ее величества…
— Увы, месье прогульщик, нынче этот пост занят!
— И кем же, позвольте спросить?
— Я передал его господину де Лузиньяку! Это весьма достойный и благородный человек, и он, в отличие от вас, не станет подвергать жизнь ее величества риску, занимаясь личными делами в служебное время!
Это уже было самое настоящее оскорбление. Гасконская кровь немедленно вскипела — вся и сразу. Д’Артаньян даже опомниться не успел, как его кулак сам сжался и впечатался в жиденькую «испанскую» бородку лейтенанта. Де Кервель лязгнул зубами, странно всхлипнул и рухнул навзничь, опрокинув стул и выронив бутылку.
«Охо-хо, ну и натворил ты дел, Шарль! — обругал себя д’Артаньян. — Не миновать тебе дуэли… Хотя постой, почему же сразу — дуэль? Свидетелей нет, лейтенант пьян. Мало ли как он мог в таком виде упасть и удариться?..»
Он быстро подошел и наклонился над поверженным грубияном. Де Кервель был без сознания, но дышал ровно, и никакого кровоподтека на подбородке Шарль не заметил. «Ну и черт с ним! — решил гасконец. — Будет шуметь и приставать, скажу, что ему померещилось спьяну…» И отправился на пост, решив сослаться на лейтенанта при разговоре с де Лузиньяком, дескать, перепутал господин де Кервель, сегодня должен дежурить именно д’Артаньян, а месье де Лузиньяк может быть совершенно свободен.
Так и случилось. Де Лузиньяк даже не стал уточнять, из-за чего вышла путаница, радостно хлопнул д’Артаньяна по плечу, пожелал тихого дежурства и рысцой припустил по коридору. Однако не в сторону кордегардии, а наоборот — в глубь дворцовых покоев, туда, где располагались комнаты фрейлин королевы.
«Ай да Лузиньяк! — мысленно поаплодировал товарищу Шарль. — Времени зря не теряет!..»
Два часа до смены караула прошли почти незаметно. Д’Артаньян, поглощенный думами о засаде, где он оставил Паскаля, очнулся, лишь когда его сменщик, смешливый и улыбчивый Ла Перрье, неожиданно рыкнул почти над ухом: