Однажды в полнолуние
Шрифт:
— Я весь горю, — сказал он.
— Нет! — вскрикнула я. — Только не сейчас. Вдруг это твои бабушка с дедушкой?
Я оглянулась в надежде различить соглядатаев.
— Это не они, — устало проговорил Брендон. —
Он отступал в глубь леса.
— Я превращаюсь.
— Нет, там кто-то стоит!
Пока я пыталась остановить неизбежное, Брендон сбрасывал с себя одежду.
Трещали ветви, будто кто-то шел за нами по пятам.
Я уводила Брендона за дерево, когда хрустнуло всего в нескольких ярдах.
— Пожалуйста, — умоляла я любимого, — не сейчас!
Его глаза покраснели.
— Нет, — стонала я, закрывая лицо оборотня ладонями. — Вдруг тебя снимают?
Волосы Брендона росли на глазах, тонкая темная шерсть покрывала руки и мускулистую грудь.
— Пожалуйста, не надо! — повторяла я. — Если это охотник?
Я, как могла, укрывала юношу.
— Перестань же! — твердила я.
Появилась бородка, щеки обросли щетиной.
Изо рта высунулись клыки.
Брендон тяжело дышал, все его существо сосредоточилось на кустах, в которых кто-то шевелился.
— Кто бы вы ни были! Пожалуйста, уходите! — крикнула я.
Брендон вышел вперед и заслонил
Откуда-то из темноты, с расстояния нескольких ярдов, на оборотня упала полоска света. Выглянув из-за спины Брендона, я заметила человека. На его руке блеснуло знакомое кольцо.
В отдалении взвыли несколько волков, и луч дрогнул. Брендон издал ответный клич, и фонарь упал на землю.
Треск и хруст быстро удалялись: кто-то мчался не разбирая дороги во спасение собственной жизни. Вдалеке хлопнула дверца машины, взревел мотор. От резкого старта взвизгнули шины.
Я страшно перепугалась. Брендон, прекрасный, как никогда, взял мою трепещущую руку в свою, крепкую и нежную, и в тот же миг поток любви и силы понесся к моему сердцу.
— Чем теперь займемся? — спросила я, когда над нами вновь засияла луна.
— Тем, чего не могли позволить себе многие месяцы, — с придыханием произнес Брендон. — Тем, чего я никогда не забуду.
Оборотень привлек меня к себе, игриво потерся щетиной о мою щеку и нежно прикусил клыками шею. А затем поцеловал со страстью целой стаи вервольфов и романтичностью, какую могли заронить в человеческую душу лишь тысячи полнолуний.