Однажды в тридевятом царстве
Шрифт:
Они подъехали к заасфальтированному пятачку местной парковки и остановились. Джип, казавшийся невероятно большим на фоне низеньких заборчиков одноэтажных домишек, замер на парковке, словно огромный притаившийся зверь.
– Пойдём, покажу! – сказал отец, выключая двигатель.
Стёпа открыл дверь и неуклюже вывалился из высокого автомобиля. «Как мешок!» – с неприязнью подумал о себе и вздохнул. Его ровесники вовсю росли ввысь, а он, Степан, умудрялся расти ещё и вширь, что несказанно огорчало родителей. Мальчик честно старался не есть сладкого и мучного, но силы воли хватало ненадолго. Как подсмеивался над ним отец: сила
Стёпка семенил сзади, пытаясь попасть в широкий, уверенный шаг отца. Высокий, крепкий, мускулистый, тот шёл и смотрел вокруг взглядом хозяина, приехавшего проинспектировать свои владения.
«Почему я совсем не такой?» – с тоской в сердце думал Стёпка. Крупный, круглощёкий и круглоголовый, с покатыми плечами и широкими бёдрами, в нём словно не было прямых линий и острых углов, а только скруглённые и вогнуто-выпуклые. И характер у него был мягко-округлым: ни лидерских замашек, ни амбиций, только покладистость и уступчивость. Одним словом – тюфяк!
Стёпа был так сильно не похож на отца, что даже подозревал нехорошее… Не подменили ли его в роддоме?.. Может, злые люди, дав «на лапу» врачам и медсёстрам, выкрали родного сына и подложили чужого?.. Но мама не сомневалась в родстве и говорила, что он похож на её деда. Тот тоже был крупным, похожим на добродушного увальня-медведя.
Отец старался воспитать сына настоящим мужчиной, несколько раз устраивал его в спортивные секции: то восточных единоборств, то хоккея. Но глупый Стёпка искренне не понимал – почему он должен бить другого мальчика, если тот ему ничего плохого не сделал? А удержать массивное тело на скользком льду в вертикальном положении оказалось настолько сложно, что тренер сам вежливо посоветовал отцу найти для сына другой, менее травмоопасный вид спорта. Отец тогда в сердцах наорал на Стёпку, обозвал его рохлей и мямлей. И был, конечно, прав.
В конце концов Стёпа нашел единственно подходящий ему вид спорта – шахматы. Соревнование умов оказалось для него более понятным, чем соревнование мускулов. Но чувство ущербности, неполноценности глубоко угнездилось в его душе, что мешало заводить новых друзей и знакомых. Даже просто находиться в большой компании сверстников ему было некомфортно: всё время казалось, что окружающие смотрят на него неодобрительно и шушукаются за спиной. Так он и рос замкнутым и необщительным, погружённым в мечты и фантазии, чувствуя себя инородным телом даже в собственной семье.
…Они перешли дорогу и оказались прямо напротив крепости. Стёпка замер, засмотревшись: две чудом сохранившиеся квадратные башни из пепельно-жёлтого камня и стена между ними с узкими прорезями бойниц под шатровыми крышами. В крепость вели высокие, из потемневшего дерева ворота, где располагался краеведческий музей, о чём свидетельствовала надпись на воротах.
К воротам через мостик вела дорожка, но отец направился мимо неё, свернув на узкую тропинку, неприметно огибавшую крепостную стену слева вдоль берега речки – небольшой, заросшей камышами и кувшинками. На другом берегу теснились частные владения с небольшими деревенскими домиками посреди огородов. А вправо уходил крепостной ров (вернее, то, что от него осталось), совершенно заросший высокой
– Эй, чего застыл?! – окликнул его отец, и Стёпка побежал за ним следом по тропинке, привычно любуясь каждым отцовским движением – упругим и отточенным, словно поступь молодого и полного уверенной силы дикого зверя.
Тропинка огибала башню и шла дальше, мимо полуразвалившейся стены. И чем дальше от башни, тем ниже были развалины и больше камней грудами валялось у подножия. Вскоре стена закончилась, сравнявшись с землёй, и даже камни, бывшие когда-то частью стены, тоже закончились. Перед отцом и сыном лежала ровная площадка, образующая нечто вроде мыса в месте слияния маленькой речки-притока и большой реки. Справа, в отдалении, громоздились развалины крепости, а за рекой сплошной зелёной стеной шумел лес.
– Ну, как тебе место? – спросил отец, широким жестом обводя пространство вокруг. – Вот здесь я и построю дом. А тут будет причал для катера. Представляешь, сынок, какая будет рыбалка?!
Он обнял Стёпку за плечи и притянул к себе. На губах его играла мечтательная улыбка.
– Пап, но это же территория крепости… – неуверенно произнёс Степан.
– Ну и что? – усмехнулся отец. – И разве это крепость? Так, рухлядь какая-то. Видишь, всего две башни сохранились, да и те скоро рассыплются. Мы тут место себе расчистим и построим небольшой домик специально для рыбалки, на самом берегу. Хочешь – рыбу лови, хочешь – купайся… Представляешь: с утра пораньше выбегаешь из дому и прямо в речку – бух! Вместо утренней зарядки… Переплыл реку на катере или лодке, и – в лес на охоту или за грибами… Будешь со мной за грибами в лес ходить?
– Угу… – промычал неуверенно Стёпа.
Идея отца казалась ему странной, он чувствовал в ней некую неправильность, но не мог понять, какую. Полуразрушенная крепость походила на великана из древних сказаний – израненного, потерявшего в битвах за Добро руку или ногу, да так и оставшегося лежать на поле боя. Картина, где пепельно-жёлтые стены гордо возвышались на фоне синей воды и зелёного леса, была совершенна, и мальчик чувствовал интуитивно, что любое вмешательство – в виде нового дома или даже катера – непоправимо нарушит эту гармонию и совершенство.
Степан привык считать отца всегда и во всём правым, но сегодня впервые засомневался в его правоте. Он промолчал, запутавшись в новых и пока смутных ощущениях, которые силился, но не мог облечь в слова.
Постояв на месте своего будущего дома ещё немного, мужчина и мальчик направились обратно к машине.
Иванка вскинул правую руку и быстрым, выверенным движением выхватил из висевшего за спиной колчана стрелу. Прислонившись плечом к стенке бойницы и поднимая тяжёлый боевой лук, отрок взглянул на медленно текущую в знойном мареве реку.
По реке в окружении солнечных бликов, резвящихся в мелких волнах, плыла лодка. Митрофан, один из воинов княжеской дружины, не торопясь, даже как-то лениво пошевеливал вёслами, и при каждом движении было видно, как на его плечах под закатанными рукавами рубахи перекатываются мощные бугры. В ногах гребца, на корме лодки, замер мешок с песком – та самая движущаяся мишень, в которую, по приказу воеводы, надо было всадить три стрелы подряд.
Иванка поднял лук и прицелился.