Однажды в Зубарихе
Шрифт:
– То-то и оно, что знаю, только не со стороны, а с изнанки... Грех, наверное, про родителей, да раз уж начали. Верно, и мать у нас путёвая и отец, хоть и чудной, а мужик хороший спокойный, работящий, непьющий. Всё так, пятерых детей вон... А поверишь, не было меж ними никогда люб- ви. Мать всегда считала, что отец не стоит её. А уж про те, где пьют, гуляют, да дерутся, про их и говорить нечего. Так что не знаю я тут по настоящему счастливых пар, и любви тоже.
– Не правда,- тихо но отчётливо прошептал Михаил.
– Что не правда? Ну, назови тогда.
– Мать моя до сих пор отца любит, хоть и не
Лиза несколько смутилась, но вскоре инерция убеждённости снова взяла верх:
– Ох, Миш, сколько они, родители твои, пожить-то успели... Даже пусть и так как ты говоришь, но это же один случай за столько времени, а как я говорю, вон, сколь кругом. И у сестёр моих, и у брата, так, одно слово, что семьи... И я, кабы тебя снова не встретила, так тоже не узнала бы, какая она эта любовь-то настоящая. Многие ведь бабы жизнь живут, и не верят, что есть она на свете, а не только в кино или книжках. Вот так: хочу тебе нравится, быть с тобой, говорить с тобой, раздеваться перед тобой, даже боль от тебя терпеть хочу...- Лиза вновь отвернулась в сторону и замолчала.
Растроганный Михаил выдержал паузу и осторожно тронул Лизу за плечо:
– Разбередил я тебя Лиз, сам с начала вывернулся с исподней стороны, и тебя вот заставил... не принимай близко...
Лиза с готовностью обернулась и вновь потянулась к нему.
– Эх Мишенька, знал бы ты, как мне теперь назад к нему ехать не хочется.
– Так не езжай, оставайся,- вроде бы шуткой предложил Михаил...
13
Лиза отстранилась почти с испугом и, недоумённо взглянув, заговорила, как бы протрезвев:
– Что ты, миленький... Нет, нет... здесь я уже не смогу... и потом... у меня же сын от него. Какой бы ни был, но отец должен быть родной... назад пути нет. И потом... здесь же жить нельзя, только в Москве и есть настоящая жизнь. Я там уже так привыкла... На работу на метро езжу и станциями по дороге любуюсь. Другие бегут и не видят, какая красота кругом, а я смотрю каждый день и не насмотрюсь. И на работе всё к душе. Я вообще больше всего на свете готовить люблю, а тут ещё и начальник свёкр. Я там на кухне почти как хозяйка, и домой всегда приношу, и свёкр всегда чего-нибудь подбросит, то крабов в банках - такое объедение, то ещё чего, консервов импортных или севрюги, телятины. Питаемся, мы, можно сказать, бесплатно. Я от деревенской еды, поверишь, напрочь отвыкла, это наше мясо вяленое есть не могу. Сейчас, как мама на лён ходит, я сама готовлю, так тятя всё удивляется, как можно так вкусно обыкновенные щи приготовить... А знаешь, как я по телевизору здесь скучаю, и Саша тоже. А по нему ведь каждый день фильмы кажут... Ох, господи, как приезжаю сюда, сразу по-деревенски разговаривать начинаю, а в Москве потом с неделю отвыкнуть не могу. Как скажу вот так-то, кажут, а на меня косятся все. Так вот, фильмы смотрим каждый день и передачи всякие интересные: "Огонёк", "КВН", Мирова с Новицким, Торопуньку со Штепселем,
– Эт верно,- согласился Михаил,- нам тут такие фильмы не возят... да и аппаратура, то звук хрипит, не разберёшь, то ещё что.
– Да кино-то ладно, хоть бы свет провели нормальный. Тогда совсем бы по-другому можно жить, и телевизор смотреть и холодильник купить. Я уж так к своему холодильнику привыкла, прям не знаю, как без него можно
– Не... тут до этого ещё далёко. К сети областной обещали года через три подключить, не раньше.
– Ну вот, а ты говоришь... Что тута делать-то?
– Эт верно, скучищща,- Михаил, казалось, совсем уже соглашался с доводами Лизы.
– Особенно молодым сейчас невмоготу. Пожалуй тяжельше, чем нам было. Вона, тоже лыжи все вострят, кто школу кончает. Только мы-то все на авось ехали, не знали куда.
– А они сейчас, что знают?- иронически спросила Лиза.
– Да нет, я не про то. Они сейчас, скорее всего, на тебя глядя. Видят, какая ты приезжаешь красивая да разодетая, и тоже думают, что в городе им каравай сразу мёдом намажут.
– А с чего это на меня, может и на тебя смотрят, или ещё на кого?- не согласилась Лиза.
– Не Лиз, я пример для их не больно хороший, а вот ты да. Ходишь голову задрав, барыня-барыней, и серьги в ушах золотые, и всё остальное... Не думают, что ради квартиры с пропиской годов до сорока, а то и больше в общагах промытариться придётся, да где-нибудь рельсы-шпалы укладывать, или на каком вредном производстве. А уж про всякие ударные стройки и не говорю, там и работать-то никакого смыслу нету, никто с той работы по честному не разбогател, не осчастливился, только здоровье до сроку гробили.
– А что здесь, в колхозе? Там вам хоть, платили, а тут?
– И здесь хорошего мало... Но, понимаешь, тут родина наша, дома, в которых росли, есть где душой отойти, не то что в бараке или общаге какой... А так-то, конечно, и тут тоже, вона, как ни работай, уважать не станут и лишку не заплотят. Подходит как-то ко мне Пылаев, спрашивает, кого на колхозную доску почёта от бригады подавать будешь. Я и скажи, что лучше всех Талька Пошехонова работает, так он аж рассмеялся. Больше такого никогда не говори, а то самого дурачком посчитают, раз слабоумную на Доску выдвигаешь - так и сказал. И опять от нас на доске завфермой Комарова будет красоваться, потому как партейная. Сколь я с ней, с сукой нервов погробил, да и отец твой, дядя Иван, знает как она молоко-то разбавляет. Сколь ему на молокозаводе срама выслушать пришлось, когда разбавлено привозил.
– Да я знаю, тятя говорил... Только ты его Миш не неволь, он тебе не помощник с Комаровой лаяться. Сам знаешь, какой он у нас.
– Вот то-то и оно, все тута... не помошники, один я Илья Муромец.
– Не знаю Миш... каждый год приезжаю, а уж и не пойму, что в деревне творится. Раньше-то вроде не было такого. Или малые мы были, не знали... ну сено там всегда приворовывали колхозное, или овёс, по мелочи для своей скотины, но чтобы молоко разбавлять прямо на ферме, чтобы план перевыполнить...