Однажды весной в Италии
Шрифт:
— Нет даже священника, — раздался чей-то тихий голос.
Над сгрудившимися людьми стали опускаться сумерки.
Заложников начали подталкивать к пещерам; согбенные, обессиленные, они шли покорно или едва сопротивляясь, а выстрелы гремели вновь: сначала четыре подряд, потом пятый, шестой — с промежутками. Какой-то юноша молился в быстро наступавшей темноте. Он стоял у грузовика рядом с неподвижным, огромным эсэсовцем в черной форме. «Отче наш иже еси на небесех…» Затерянные во мраке голоса, повторявшие молитву, почему-то вдруг напомнили Филанджери одну статую, очищенную от археологических наслоений, которую он видел лет пятнадцать назад в Тоскане. Он вспомнил,
13
В последующие дни Сент-Роз каждое утро в один и тот же час выходил из дому, чтобы соседи думали, что он где-то работает, и у них не возникало никаких подозрений. Он ежедневно принуждал себя к долгим прогулкам. Ведь предстоящий переход через горы требовал большой выносливости, и он к нему готовился. Но эти два соображения были не единственными, заставлявшими его уходить из дому. Ему претило собственное бездействие и угнетали мысли о судьбе Филанджери, о долгом, затянувшемся молчании Луки, о внезапном исчезновении Мари. Когда он позвонил ей, к телефону подошла Ванда.
— Да, Мари в отпуске.
— Она куда-нибудь уехала?
— Не думаю.
— Может, нездорова?
— Скорей всего, взяла отпуск по семейным обстоятельствам.
В тоне звучала какая-то скованность.
— Вы не знаете, когда она вернется?
— Через неделю.
— Передайте, пожалуйста, что звонил Пьетро.
— Непременно.
Из осторожности приходилось быть лаконичным. Сент-Роз мысленно повторил короткие реплики Ванды, пытаясь уловить в них какой-то скрытый смысл. Ванда сказала «семейные обстоятельства», а это могло быть связано с Филанджери. Но по телефону другой разговор невозможен. Как невозможно незаметно подойти к Ванде, когда она выйдет из здания Радио Рима, ибо он не знал ни как она выглядит, ни в котором часу кончает работу.
Он нередко заходил в кафе передохнуть. На раненой ноге лежала повязка из тонкого полотна, но все-таки шрам воспалялся. Сент-Роз экономно расходовал деньги, которыми его снабдил доктор Марко, и заказывал самые дешевые напитки, внимательно прислушиваясь к тому, что говорят посетители кафе о заложниках. Казнили их не в Колизее, как полагали раньше, а в песчаных карьерах при выезде из Рима. Невзирая на приказы, которыми предусматривалось набирать жертвы из числа приговоренных к смертной казни или же пожизненному заключению, солдаты, случалось, хватали людей, обвиняемых в пустяковых проступках и еще не представших перед судом. Некоторые из арестованных верили в то, что их действительно забирают на расчистку завалов. И чтобы хоть ненадолго выйти из смрадной атмосферы тесных, набитых камер,
Когда два дня спустя Сандра пришла на квартиру в Париоли, она обнаружила клочки своего письма в корзинке для мусора и, не сказав ни слова, засмеялась. Сент-Роз поцеловал ее и похвалил ее новое платье. Вешая в гардероб свое пальто, Сандра спросила:
— А вы до конца прочли то, что я вам написала?
— Что за вопрос?
Она, не мигая, посмотрела на него своими расширенными зрачками, невыносимо спокойная, как бы застывшая. Сент-Роз подумал, что Сандра снова накурилась «грифа».
— Да, у меня есть такая слабость, — сказала она, — особенно когда остаюсь в одиночестве. Вы себе представляете мое разочарование? Я надеялась вас видеть, побыть с вами, а вы, оказывается, уже ушли. Привратник не знал, когда вы вернетесь. Сначала я решила дождаться вас — нелепая мысль! — а потом написала вам это дурацкое письмо. Вам следовало бы его уничтожить…
Она открыла печь, взяла корзину и все ее содержимое вытряхнула в огонь. Пламя взметнулось, окрасив ее лицо теплым персиковым цветом.
— Я принесла вам немного провизии. Наверное, ваши запасы уже иссякли.
С этими словами она вышла в кухню. Ее узкое платье плотно облегало бедра. Вернувшись, Сандра сбросила туфли, уселась в глубокое кресло, вынула из сумочки сигарету.
— Последняя, — сказала она. — Не хотите ли пополам?
Он жестом отказался.
— Надеюсь, вы не придали особого значения моим разглагольствованиям?
— Разумеется, ведь я вас знаю.
Уютно свернувшись в кресле и поджав под себя ноги, она наблюдала за ним, прислушиваясь не столько к смыслу его слов, сколько к интонации, с какою они произносились.
— Отлично! — воскликнула она. — Но то, как вы обошлись с этими страничками, свидетельствует, пожалуй, о некотором раздражении.
Ее темные бархатные глаза с искусно подкрашенными веками, опушенные огромными ресницами, по-прежнему пристально смотрели на него.
— Я сделал это машинально.
— Понимаю.
— Кроме того, я очень беспокоился. С одной стороны, покушение. С другой — молчание Луки…
— Ну естественно, что все это взяло верх над изъявлениями моей нежности.
Она опять засмеялась, лукаво прищурившись, и тут Сент-Роз понял, что письмо было не более чем игрой, просто иронией, которую она умела обращать даже на себя самое. Действительно, стоило ей появиться, как возникало ощущение, что вот-вот поднимется занавес, зажгутся прожекторы и она тут же, на глазах, станет другой. Когда же она была сама собой?
— Признаюсь, я очень встревожен тем, что Лука так задержался.
— Может ли он при нынешних обстоятельствах думать о вас? После покушения проверки стали гораздо строже. За теми, кого подозревают, охотятся самым безжалостным образом. Может, и вашего Луку уже арестовали?
Сент-Роз не без запальчивости сказал, что, будь он в этом уверен, он бежал бы один и сам добрался бы до Сульмоны.
— Это было бы безумием, — спокойно ответила Сандра. — За тем районом усиленно наблюдают. Вы бы и двадцати километров не прошли.
— Я шел бы только ночью.
— Ну что вы ерунду говорите! Подумайте немного, и сами придете к выводу, что разумнее ждать.
— Ждать — чего? Прихода союзников?
— Они не задержатся, я полагаю.