Однажды весной в Италии
Шрифт:
Пока они снимали свои фуражки и пальто, на шум в передней вышел Луиджи и тоже замер от удивления и тревоги.
— Мои друзья, — представила их Сандра самым естественным тоном. — А это мой муж.
— Луиджи Павоне. Прошу вас в гостиную.
Сандра улыбнулась — настолько этот сдержанный тон выдавал неискренность приглашения. Оба немца в свою очередь назвались, но так поспешно, что она едва расслышала: высокого звали Гельмут, а его спутника — Варнер не то Вальтер.
— Я хотела достать сигареты, — сказала Сандра, — но вышла поздно, трамваи уже не ходили, и эти синьоры меня любезно подвезли.
Удаляясь, она почувствовала на себе хищный взгляд Луиджи. И, услышав, как он говорит: «Сюда, прошу вас», вспомнила, что французский летчик, должно быть, сейчас уже у маркизы.
Когда, не спеша сняв с себя пальто, надев платье и подправив косметику, она вернулась в гостиную, то, что она там увидела, ее крайне позабавило. Маркиза сидела в своем кресле у камина. Справа от нее — Луиджи и Сент-Роз, а слева — двое немцев; все молчали. Позади с подносом, уставленным бутылками и бокалами, стояла взволнованная София. Сандра весело сообщила, что эти любезные офицеры принадлежат к СС и полностью опровергают репутацию, установившуюся за этими отборными частями. Поскольку Сент-Роз пристально на нее смотрел, она спросила:
— Милый Марчелло, надеюсь, вы уже познакомились?
— Конечно.
Марчелло Гуарди — таков был псевдоним Сент-Роза. Однако немец помоложе, на своем плохом итальянском, возразил Сандре:
— Почему вы думаете, что мы из СС?
Похоже, он был недоволен, а его спутник язвительно заметил, что танковые войска тоже носят черную форму и точно такой же череп со скрещенными костями, только танкистов ни с кем не спутаешь. Тогда Сандра примирительно сказала:
— Прошу извинения.
К счастью, София уже разливала вино, и инцидент был исчерпан. Маркиза молча сидела в своем кресле, откинув голову на спинку, и по ее виду Сандра догадывалась, что из нее не вытянешь ни слова. Что касается Сент-Роза, то он показался ей очень бледным. Он поднялся и стоял, опершись на свою палку, держа в другой руке бокал, и, казалось, с интересом рассматривал гобелен, изображавший Гектора и Андромаху. Привести двух немецких офицеров в дом, где скрывается летчик союзнических войск, — от этой шутки Сандра многого ждала, эта затея, безусловно, должна вызвать со стороны ее свекрови, Луиджи и самого Сент-Роза забавную реакцию. Но пока ничего не происходило, и оба гостя, видимо, чувствовали себя столь же неловко, как и их хозяева.
— Значит, вы танкисты, — сказала Сандра. — Наверно, в увольнении?
Варнер-Вальтер сделал жест, который мог означать все что угодно. Затем все со странно серьезным видом осушили бокалы, и Луиджи заговорил о недавнем воздушном налете и разрушениях, которые он вызвал на виа Остьензе.
— Папа настойчиво ратует за то, чтобы Рим был объявлен открытым городом.
— Отказываются союзники, не мы, — ответил Гельмут.
— Союзники, без сомнения, согласились бы, если бы в Риме не находилось такого количества ваших войск, — возразил Сент-Роз так нервно, что Варнер-Вальтер посмотрел на него не без удивления, и тогда Сандра заметила на лице немца шрам, который, начинаясь от левого уха, уходил по вертикали куда-то под воротник. Он был молод, но волосы его уже поседели. Фигура немца показалась ей излишне прямой, словно он носил ортопедический
— А вы знаете, — спросил он, — на что больше всего похож запах крови?
Сент-Роз слегка пожал плечами, как бы давая понять, что его это мало интересует.
— Однажды на Украине мне пришлось буквально искупаться в крови, в огромной лужи крови. Своей собственной. Мой танк наскочил на мину. Так вот, запах крови — несколько сладковатый и в то же время чуть горький, точь-в-точь как у хорошего вермута.
Сент-Роз поднес бокал к носу, понюхал содержимое и на сей раз спокойно сказал, что находит замечание справедливым, потом откинул голову и выпил все до дна.
Немец тоже выпил, потом устало произнес:
— Впрочем, что вы можете знать об этом, именно вы?
Другой офицер, Гельмут, не отрывал взгляда от огня в камине. Медленно, настороженно, как это делают иные хищники, издалека почуяв приближение опасности, он повернул голову к Сент-Розу. Глаза, сощурившиеся от смутного подозрения, внимательно оглядывали Сент-Роза, его негнущуюся ногу, перевязанную ступню. У офицера были очень бледные губы — похожие на два тонких глиняных валика.
— Завтра, — продолжал его спутник, — завтра мы снова будем в бою. Близится весна. Это пора больших наступлений.
В каждом зрачке у него горел маленький белый огонек, тревожная искорка, и Сандра вдруг поняла, что парень этот скоро погибнет и что он сам уже предвидит свою гибель. При этом у нее возникла не жалость, а скорее чувство гадливости, будто речь действительно шла о какой-то заразной болезни. Еще ребенком в Цюрихе Сандра не могла видеть больных или инвалидов, не столько из-за чрезмерной впечатлительности, сколько из-за внутреннего отвращения ко всему, что грозило изуродовать человеческое тело.
Но Луиджи снова вернулся к затронутой теме.
— Воздушные налеты на Рим — это форменное безумие, — сказал он. — Кто может поручиться, к примеру, что купол святого Петра, шедевр Микеланджело, уцелеет при новых сотрясениях?
Куда он клонит, подумала Сандра. Она считала мужа человеком недалеким, который только в сфере цифр чувствует под собой твердую почву. Разве он не видит, что гостей все это вовсе не интересует? Но тут вмешался Сент-Роз.
— Я полагаю, — сказал он на своем несколько необычном итальянском языке, — что памятников и произведений искусства много и в Варшаве, и в Ленинграде, и в Лондоне, и даже в Белграде.
Луиджи, сидевший напряженно и прямо и еще более чем обычно напоминавший грифа — лысый череп на длинной шее, — не без горечи возразил:
— Я имею в виду Рим не только как самый прекрасный и самый крупный музей искусства и культуры человечества, но и как духовную столицу христианского мира. И этому городу наносится невиданное оскорбление.
Его остановил взгляд матери. Повернувшись к нему, она смотрела на него с ледяным презрением. Сандра вдруг поняла, что Луиджи страшно и что он пытается укрыться за этой наигранной горячностью, хотя он и был искренен и судьба его города была важна для него по тем самым причинам, которые он назвал.