Одно чудесное пари
Шрифт:
Так Сергей по иронии судьбы сам стал «замкадышем». Сначала он даже обрадовался этому, потому что после тюрьмы чувствовал в большом городе себя неуютно. Просто не знал, что делать, чем заняться, куда пойти. Работы у него не было, в ночные клубы и прочие тусовочные места больше совсем не тянуло, а куда можно податься, кроме этого, он и представления не имел. Да и с людьми не знал, как общаться, отвык от простой человеческой речи. На зоне одна «феня», куда от нее денешься? Сергей не сомневался: едва только откроет рот – окружающие сразу поймут, где он провел несколько лет. А это ему было совершенно не нужно. Поэтому у него и появилась привычка на некоторое время задумываться, зависать, как слабый компьютер от сложной задачи, прежде чем к кому-то обратиться или ответить на вопрос. Ему необходимо было выстроить в уме фразу на «приличном» языке, без мата и фени – и только потом он вступал в диалог.
Впрочем, этому он научился чуть позже. Сначала же, сразу после освобождения, его компанией стали бомжи, алкаши, мелкие ханыги,
За шесть лет отсидки характер Сергея сильно изменился. Он резко повзрослел, заматерел, стал замкнутым, недоверчивым. Из открытого всему миру беззаботного рубахи-парня превратился в человека, который не ждал ни от жизни, ни от людей ничего хорошего. Лагерные «понятия» быстро научили его не разбрасываться словами по пустякам, постоянно следить «за базаром» и уметь молчать там, где, казалось бы, и не грех вставить «свои пять копеек». Эти же «понятия» научили Сергея отвечать за свои слова, к кому бы они ни были обращены. Еще в самом начале следствия, пока Сергей ожидал суда в камере предварительного заключения, он всерьез задумался о своей прошлой жизни: чего достиг и куда в результате скатился. Такие мысли грызли его на протяжении всех шести лет, проведенных на зоне. Узнав, что попадает под амнистию, Волков первым делом дал самому себе слово, что отныне его жизнь не будет бессмысленной. И когда через некоторое время, уже выйдя на свободу, он выбросил из своей жизни приятелей-забулдыг, то принялся реализовывать данное себе самому слово и всерьез озаботился поиском работы.
В Александрове с работой было туго, по утрам, ни свет ни заря, жители города штурмовали битком набитые электрички – ехали в Москву, чтобы поздно вечером вернуться, вымотанными и усталыми. Сергея такая перспектива не слишком привлекала. Как и жизнь с вечно брюзжащей теткой и ее мужем, который целыми днями угрюмо молчал и с каким-то маниакальным упорством выключал повсюду свет, не давая ему гореть лишнюю секунду.
Сергея это безумно напрягало, и он, пересилив свое отвращение к большому городу, махнул в Москву – искать себе дело. Ведь только ДЕЛО делает мужчину мужчиной. Но именно дело, а не имитация бурной деятельности с перекладыванием бумажек с одной стороны офисного стола на другую и постоянной боевой готовностью – успеть свернуть на мониторе окно игрушки или интернет-браузера, если вдруг в комнату войдет начальство (примерно этим Сергей и занимался до тюрьмы). Когда человек занят делом, каким бы оно ни было, у него в жизни начинают происходить те самые перемены, за которые ему будет не стыдно ни перед самим собой, ни перед окружающими, ни перед близкими и далекими потомками. Тратить свою новую свободную жизнь на просиживание штанов в офисе и посиделки в кафе по пятницам, в гостях, а чаще – дома за компьютером, Сергей не захотел. К этому решению он пришел еще в «местах, не столь отдаленных, но и не сильно близких». Поэтому он твердо решил для себя, что свое счастье заработает своими руками, настоящим мужским трудом. И все шансы для этого имелись. В тюрьме он стал отличным электриком, а такие люди, слава богу, везде нужны.
Сначала была мысль устроиться электриком в ЖЭК, или как их там теперь называют – ДЭЗ? Очень даже неплохо: ходил бы себе по квартирам, вкручивал лампочки, чинил выключатели и розетки, вешал люстры да устанавливал стиральные машины. Глядишь, и присмотрел бы себе подходящую невесту среди одиноких женщин – а кто еще станет по ерундовому поводу приглашать электрика? К тому же в этой сфере сотрудникам вроде бы даже служебные квартиры дают, что-то такое Сергей слышал краем уха. Но с ЖЭКом, то есть ДЭЗом, ничего не вышло. То ли судимость помешала, то ли национальность – везде, куда бы он ни обратился, штат оказался укомплектован киргизами или таджиками, и русскому парню там места не находилось.
Тогда Сергей плюнул и подался на стройку. Там специалиста его уровня, да еще и россиянина с жильем и подмосковной пропиской, приняли с распростертыми объятиями. Как квалифицированный электрик, он зарабатывал неплохие деньги, смог снять небольшую квартирку в Перово, где зажил в одиночестве. Точно волк-одиночка. Не зря, видать, фамилия у него была Волков, на роду, похоже, написано быть одиноким волком. Парижская миллионерша и, по ее странному капризу, исполнительница русских блатных песен Дина Верни уже несколько лет была его единственной женщиной, недостижимой, скрытой за пеленой времени, но всегда понимавшей, всегда тонко чувствующей. Как надрывно звучал ее голос
Работа на стройке оказалась тяжелой, не легче, чем на зоне. Бывало, что Сергей с ностальгией вспоминал свою работу на фирме, где получал поменьше, но при этом почти не напрягался. Там все было по-другому. Евроремонт, надраенные уборщицей полы, цокот каблучков девчонок в узких обтягивающих юбках выше колен и кофточках с кокетливо расстегнутыми верхними пуговками, шутки и анекдоты в курилке, привозные обеды и кофе за счет фирмы, вертящееся кресло перед компьютером, браузерные игры на мониторе и постоянное ожидание шести часов, а еще лучше – пятницы… Самым большим и распространенным преступлением было опоздание на работу или пьяный адюльтер на праздничном корпоративе. «Может, вернуться туда? – возникала иногда мысль. – Устроиться в какую-нибудь фирму?» Но Сергей тотчас одергивал себя: «Нет, что ты, Волк! Какая может быть фирма?! Кто тебя туда возьмет с судимостью, да после шести лет зоны?! Нечего об этом и думать, Серый…» Эту привычку разговаривать с самим собой он тоже приобрел в заключении. На зоне, конечно, к нему обращались совсем по-другому, не по статусу ему там были такие «солидные» клички, как Волк, Серый. Свое тюремное погоняло он старался поскорее забыть, как и выкинуть из памяти все подробности лагерной жизни.
Зато обстановка на стройке для Сергея в его нынешней ситуации казалась гораздо комфортнее офисной. Люди тут были разные, но каждый своими руками зарабатывал на хлеб, каждый был занят делом и каждый жил сам по себе. Никаких тебе корпоративов и прочей дурацкой офисной обязаловки. Захочешь общаться – найдешь собеседника, не захочешь – дело твое. Лезть в душу и выспрашивать подробности биографии никто не будет. И все, в общем, нормальные ребята, независимо от национальности. В заключении Сергей привык к грубости, к жестким нравам обитателей зоны, к их постоянной агрессии. Поэтому сейчас ему тем более не хотелось слышать оскорбительный тон, пренебрежительные окрики. Ведь сейчас он уже был не номер такой-то, а человек, гражданин, не лишенный гражданских прав. Нравы, царящие на стройке, иногда живо напоминали ему тюрьму. И это мучило и злило его, но он умел жить этой жизнью и разговаривать на этом языке, и работяги стали его уважать, хоть и немного сторонились.
Единственный, кто сильно не нравился Сергею из всех строителей «Неваляшки», – это новый прораб. Капитонова он невзлюбил сразу, с первой же встречи. Так вышло, что в первый день, когда Георгий ходил по стройке, знакомился с народом и демонстрировал всем свою личность, с Волковым они не пересеклись – тот был занят, исправлял поломку на трансформаторной подстанции. И потому на другое утро, когда Капитонов, не разобравшись, в чем дело, заорал на Сергея: «Ты куда этот провод тянешь, мать твою разтак и разэтак?» – Волков сразу же послал его подальше. Что это еще за кент с луны свалился, будет ему указывать, как работать?.. В ответ Капитонов, ясное дело, полез в бутылку. Тут прибежали ребята, объяснили Сергею, что к чему, в общем, кое-как замяли скандал, но, как в том старом анекдоте, неприятный осадок остался. С тех пор Волков испытывал стойкую неприязнь к непосредственному начальству, искренне считая, что этот горлопан Капитонов портит ему всю музыку. Ишь, экий фраер, удав гнутый – реальным паханом заделался! Научился бы сначала по-человечески разговаривать, без мата и окриков. У него, Сергея, это неплохо получается, хотя материться и орать он умеет не хуже, а кое в чем запросто даст прорабу фору. Правда, позже Сергей заметил, что прораб орет, в общем-то, беззлобно и, как правило, по делу, а вообще-то старается с людьми обращаться по-человечески. Но перебороть свою антипатию к этому человеку он так и не смог.
Особенно это чувство укрепилось, когда он увидел, как Капитонов любезничает с владелицей «Хаты». С первых дней работы на этом объекте Сергей полюбил «хохляцкий шалман», каждый день обедал здесь, да и вечерами норовил почаще заглядывать в бар. Здесь было уютно, без этих дурацких понтов, которые любят демонстрировать в пафосных местах, – да и недорого. Словом, идеальное место, чтобы расслабиться, не забиваться сразу после работы в свою убогую конуру.
И, конечно, Мирослава.
Нравилась она Волку, хотя он и сам удивлялся этому. Что у них общего? Он бывший интеллигентный человек, бывший заключенный, которому в этом мире придется осваиваться заново. А она – приятная, еще вполне молодая женщина, практичная, земная, твердо стоит на ногах, не мечтает о журавле в небе, зато крепко сжимает в кулаке доставшуюся ей синицу. Говорят, противоположности сходятся. Наверно, это как раз такой случай.