Одно небо на двоих
Шрифт:
Но Фрэнк покорно кивнул Мухаммеду: Саид его сын — пусть сами разбираются.
*** Вирджиния молчала все время, что поднималась по лестнице домой.
Она рукой стирала слезы, но они лились и лились снова. Оливия не задавала вопросов, да они были и не нужны. Все было предельно ясно. Она поднялась с дочерью домой, проводила ее до ванны и в шоке присела на диван. Ей самой хотелось плакать, но она поднимала глаза кверху и часто моргала— Джини не должна расстраиваться еще и из-за ее слез.
Потом Вирджиния легла, свернувшись клубочком, и уснула. Оливия накрыла
Что же натворила ее маленькая девочка? Куда она влезла? В арабский мир, где нет места им, христианам? Если ее до слез довел Саид, то она молилась, чтобы тот не причинил ее дочери физической боли…
Потом позвонила мужу, но тут же отключилась. Должна ли она сказать ему о том, что случилось? Но ведь правды не знала и она сама. А Вирджиния все спала и спала.
Когда Вирджиния встречалась с Мэтом, Оливию это устраивало. С ним было спокойно, и Оливия никогда не волновалась, но сердцу не прикажешь и любить не заставишь. Хотя она и пыталась их примирить, думала, что такое внезапное решение о разрыве ее дочь приняла, будучи в состоянии депрессии после смерти бабушки. Но она ошиблась тогда, когда Мэт пришел за поддержкой к Оливии.
Приняв его сторону, она почти лишилась дочери. Нет. Так не должно быть. Но и отношения с Саидом она поддерживать не станет. Она никогда не видела еще, чтобы ее девочка столько плакала…
Джини проснулась к вечеру, пытаясь открыть глаза, но поняла, что они опухли и болели. Снова вспомнились слова Саида… Ее Саида…
Он так любит ее, что готов жениться. Она так любит его, что не может делить с другой. Замкнутый круг и нет выхода… От этих мыслей становилось тошно и противно. Она снова легла и погрузилась в сон. Спать легче, сон единственное место, где они могут быть вместе и им никто не мешает.
Все-таки Оливия позвонила Даниэлю — предупредить, что она не придет ночью, останется с дочерью. О Вирджинии пришлось рассказать:
— Ты зря Джини подарил эту квартиру, дал ей свободу, которая обернулась против нее. Надо забрать ключи, пусть она живет с нами…
— Ливи, — произнес Даниэль, — если этот мужчина Саид, то квартира тут ни при чем. Если ему будет надо, он купит ей замок.
— Ты прав, — выдохнула она. — Ты не хочешь поговорить с ним?
— А ты думаешь, что обвинить мусульманина в связи с христианской девушкой — это получить приз? Если Джини захочет, я поговорю с ним, мы с тобой сейчас даже не знаем— он ли это? И что он сделал? А за клевету в этой стране можно получить приличное наказание.
Будем мудры и будем ждать. Но если это он и он причинил ей вред, то я готов защитить честь моей дочери. И, кстати, Саид в Дохе. А вчера я видел его на празднике… — тут же Даниэль вспомнил, как Мухаммед искал сына, вспомнил звонок Оливии— она искала Вирджинию. Их дети пропали вместе… А теперь один плачет, а другой в Катаре. Не по своему желанию Саид там, скорее, по поручению Мухаммеда. Но обо всех своих догадках он не сказал жене.
Вирджиния проснулась
Сон лечит тело, а что вылечит ее душу? Любовь, что прочно поселилась в ее сердце? Осталось только вырвать его…
Она прошла на кухню, кутаясь в одеяло, но увидев за столом своих родных, растерялась. Здесь собрались все: мама, папа и Крис. Они завтракали, улыбались и шутили:
— Джини, доброе утро, — произнес Даниэль, и все обернулись, посмотрев на нее. — Мама приготовила овсянку, как в твоем детстве.
Садись быстрее за стол.
Вирджиния смотрела на них и не могла поверить глазам: если она не идет в их дом, то они приходят сами. Это была милая картина — точная копия той, которую она наблюдала все детство. А потом мама скажет:
— С клубничным джемом.
А Кристиан, конечно, навредит:
— Если сейчас же не сядешь, то я съем твою порцию.
И сразу хочется сесть за стол, схватить ложку, зачерпнуть ею кашу с кусочками клубники, есть и параллельно слушать разговоры родителей. Так было всегда. Этого хотелось и сейчас:
— Я только приведу себя в порядок.
Но посмотрев на себя в зеркале ванной комнаты, есть резко перехотела. Она не видела своего отражения. Память подкидывала ей другие картинки. Саида, который нежно губами касается ее шеи, что-то шепча на арабском языке. Эти слова дурманили мозг и уносили в арабскую сказку. Нежность и страсть… Было все. Она помнила его поцелуи. Они были полны любви, а сейчас осталось только грустное послевкусие…
Они не спали всю ночь. Зачем тратить время на сон, ведь их встречи так редки. А теперь их не будет вовсе…
Вирджиния включила воду, продолжая рассматривать себя в зеркале. На ней сейчас не было сережек с голубыми сапфирами, она сняла их в его постели. Коснулась груди— ожерелья тоже нет, Саид расстегнул застежку и откинул ожерелье прочь…
*** Мухаммед сократил время сборов Саиду до минимума. Его хватило только на то, чтобы покидать в чемодан все самое нужное.
Наверняка для того, чтобы у него не было возможности подумать о Вирджинии. Но Саид думал о ней всегда! Пока шел по зданию аэропорта, сжимая пальцы в кулаки, пока он ехал в дороге и стоял в пробках, сигналя впередистоящим водителям. А когда зашел в свою спальню, то долго стоял и смотрел на смятые простыни. Если бы не чемодан, то он бы не вернулся сюда. Слишком свежи воспоминания.
Теперь его спальня превратилась в храм любви, он никогда не забудет, что здесь случилось. И он никогда не забудет, что было потом. Злости не было, остались только опустошение и чувство безысходности.
Он сел на постель, рукой провел по одеялу, откинул его прочь и посмотрел на золото. Ожерелье лежало в подушке. Память тут же воскресила момент, когда на Вирджинии уже не осталось одежды, осталось только ожерелье. Он сам расстегнул застежку, освобождая ее шею от тяжести золота.
Она не взяла его с собой… Забыла или сделала это специально…