Одно сплошное Карузо (сборник)
Шрифт:
Чего мы можем ждать от нынешнего пока еще столь робкого оживления в советском искусстве: состоится ли спектакль или опять дружина вырубит свет и прикажет разойтись? Во всяком случае, без памяти о той генеральной репетиции все пойдет насмарку.
1986 (?)
Останкино и Петровка [329]
(Московский дневник, лето 1992)
329
Опубликовано: «Знамя», 2012, № 10.
1
Первое
На следующий день после прилета парижским самолетом сын Алексей повез меня в Останкино к зданию телевидения, где проходила манифестация так называемых патриотических сил. Мы немного опоздали к кульминации события – прорыву товарища Анпилова с сотоварищами в здание. Бродя среди патриотов, мы даже не знали, что геройский этот поступок совершен. Впрочем, и то, что мы увидели, впечатляло. Реяли красные стяги с портретом то лысого человека, то усатого, то без оных. Рядом трогательно полоскались желто-черные полотнища с двуглавым орлом. Никогда до этого дня пролетариат не был так близок к аристократии. Много хорового творчества. Звучали «Широка страна моя родная», «Варяг» и «Боже, царя храни».
Газеты сообщали, что «патриотов» было от 25 до 50 тысяч. По нашим оценкам, на огромной площади более-менее плотными кучками стояло не более трех тысяч человек. Еще может быть столько же сидело и возлежало на окружающих газонах и в кустах. Преимущественно народ был ниже среднего роста. Много неряшливых женщин. Преобладали пожилые люди, была, однако, и молодежь, увы, не очень-то олимпийских качеств.
Мы легко пробрались к самому центру, старенькому грузовичку «ГАЗ», возможно, раритету первой сталинской пятилетки. Он был как раз украшен портретом Сталина в еще довоенном партийном френче. Хотелось сразу запеть: «И Сталин, такой молодой, И 37-й впереди!»
На трибуне ораторствовала старая женщина, явно не растерявшая комсомольского пыла. Седые локоны ее летели вровень с полетом красных знамен, создавая едва ли не символическую картину. «Водрузим флаги Советского Союза над всеми райсоветами нашей родной Москвы!» – возглашала она. Толпа отвечала восторженным ревом, криками «ура»!
Нацболы, надо сказать, иной раз не без ловкости используют возникающие на улицах словечки нового жаргона, в частности слово «прихватизация». «Долой буржуазных прихватизаторов! – кричала Зоя Космодемьянская. «Долой спекулянтов и взяточников, распродающих наше народное хозяйство иностранным капиталистам! Квартиры многодетным семьям, семьям рабочих!». Вполне естественно, толпа все больше распоясалась от этих призывов, от собственного скандирования «долой-долой», она уже готова была немедленно броситься и бить «прихватизаторов», если бы в этот момент ораторша не допустила какого-то странного ляпа. «Жилой фонд на нужды детских учреждений!» – выкрикнула она нечто вроде бы вполне разумное, но затем последовало: «Квартиру каждому выпускнику детского сада!» – после чего толпа, подхватив было и этот лозунг, осеклась и стала в некотором недоумении переглядываться, очевидно воображая выпускников детских садов, въезжающих в отдельные квартиры. Стоящий впереди меня мужичок оглянулся, смущенно пробормотал: «Что-то она тут немного не того…» «Да, немного не в ту степь», – промямлил я. Ораторша, ничтоже сумняшеся, заканчивала свою речь на самых высоких нотах: «Да здравствует наше знамя Ленина – Сталина! Да здравствует коммунизм! Долой оккупационное правительство дерьмократов и сионистов!»
Тут произошло непредвиденное. В стройном хоре «наших» вдруг прорезался какой-то «не наш». Человек лет шестидесяти с большущим носом, однако совсем не сионистских очертаний, начал выкрикивать нечто кощунственное: «Провокаторы коммунистические! Красные гады! Фашисты!» К нему тут же бросилось несколько фигур, послышалось: «Где тут засланный? Вот он! Вот он!» – протянулись скрюченные от
Не вся толпа внимала в тот час ораторам со сталинского грузовичка. Многие занимались самодеятельностью. Всеобщее внимание, например, привлекал один из немногих здоровяков, красномордый малый в армейской фуражке набекрень, в тельняшке, из которой окороками выпирали малость татуированные руки: типичная внешность охотнорядца. Подыгрывая себе на чем-то, то ли на семиструнной, то ли на единственном витом волоске, он голосил: «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин, и Макашов на битву поведет!»
На стенде тем временем вывешивалась стихотворная прокламация, видимо, только что зарифмованная Станиславом Куняевым в боевом штабе акции, то есть на Соборе русского народа в Колонном зале дворянского собрания. «Средь сионских мудрецов, всех мудрей Олег Попцов».
Не все в этой толпе блока оппозиционных сил были полностью единодушны. В какой-то момент я уловил довольно странный обмен мнениями. «А что за человек этот Лужков?» – спросил один. «А просто такой партократ наглый», – сказал другой. «Никакой он не партократ, – возразил третий. Дрянь он, а не партократ!»
Налицо был явно разный подход к термину.
Существовал, однако, предмет, по которому весь блок проявлял полное единодушие. Вы, конечно, уже догадались, что это за предмет на букву «с»: сионизм-батюшка, коварный – заграмоничный, скрипочкой – отвлекающий. Распаляя друг друга до белого каления под вполне умеренным и даже ласковым июньским солнцем, различные ораторы высказывались на разных уровнях клинического бреда. Один, например, собрав вокруг себя человек полста, визгливым голосом размышлял вслух о еврейских тайных символах. Оказывается, цифра «22» – это знак некоего сионистского посвящения. Недаром кручение ГКЧП было приурочено к 22 августа, также недаром и сионист Гитлер напал на нашу любимую родину 22 июня. Надо им смело бросить вызов, надо им теперь дать бой 22 июня. У них, товарищи, вообще-то повсюду тайные знаки и символы. У них ведь гласных букв нет, одни согласные, поэтому надо особенно внимательно все газеты читать, потому что в них зашифрованные команды сионистов согласными буквами. Вот, например, если видишь фамилию Соломин, читай – Соломон, а увидишь Сахаров, читай – Захария. Вот открой «Советскую Россию» и найдешь там еврейские команды. Позволь, сказал кто-то из слушателей, это ведь наша газета. Газета хоть и наша, взвизгнул оратор, а все равно там их пятая колонна сидит. И все с ним согласились.
Вдруг подошли какие-то вполне обычные тетушки и предложили воды напиться из пластмассовых канистр. Нет-нет, спасибо, ответили мы активисткам «Трудовой Москвы», нам не нужно, пить совершенно не хочется, ей-ей, никаких признаков жажды. Черт знает, что за вода там у них в этих канистрах, вдруг сионисты чего-нибудь подмешали.
Несмотря на американскую кепку с длинным козырьком и темные очки, меня никто в этой толпе не узнавал, хотя вообще-то на улицах Москвы меня нередко окликают по имени. Только один какой-то господин товарищ вдруг стал двигаться параллельным курсом, внимательно ко мне приглядываясь. Вполне возможно, какой-нибудь писатель из распутинско-бондаревской группировки.
Отсвечивала на солнце гигантская Останкинская телебашня. Многочисленные отряды милиции сохраняли благожелательный нейтралитет. Пожилой господин товарищ истошно вдруг завопил неподалеку: «Они, жиды, наших девчонок в гаремы продают на Ближний Восток! Надо их всех в проруби утопить!» Откуда тут проруби в июньский день? Почему ему вдруг проруби явились в воспаленную башку? Может быть, все-таки до зимы хочет подождать?
«Товарищи, товарищи дорогие!» – взывала женщина в пиджаке с орденскими планками. «Вы только посмотрите, как над нами шут Хазанов издевается! Приедет из своего Израиля и издевается над советскими людьми! Да их всех таких вешать надо!»