Одно сплошное Карузо (сборник)
Шрифт:
Что касается СП СССР, то он, как известно, раскололся на некоторое, до сих пор мне неведомое, количество писательских группировок. Исчезло из обихода и наименование «Литфонд СССР». Вместо него мы сейчас имеем «Независимое международное агентство Литфонд», которое, с одной стороны, является как бы правопреемником прежней могущественной организации, а с другой – как бы не имеет к ней никакого отношения.
Теперь о предмете тяжбы. Трудно в связи с Дубултами не вспомнить строки Александра Блока, адресованные к Пушкинскому дому. «Имя Пушкинского дома / В Академии Наук / Всем приятно и знакомо. / Не пустой для сердца звук». Так и «Дубулты» не пустой звук для писателей, и в частности для писателей моего поколения,
Образовался своего рода северный Коктебель, литературная колония, в которую вместе с вашим покорным слугой входили и Анатолий Гладилин, и Станислав Рассадин, и Борис Балтер, и Григорий Поженян, и латышские писатели Анатол Имерманис, Визма Бедлшевица, Арвид Скалбе, Гунар Цирюлис… Приезжали неоднократно Виктор Некрасов, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Григорий Кановичус, Сильва Капутикян…
В те годы здесь была лишь горстка коттеджей, нынешний 10-этажный корпус был построен уже в семидесятые.
Колоссально писалось здесь! Не знаю, в чем состоит загадка этого места, но здесь даже официальное наименование пансионата, Дом творчества, теряло свою саркастическую интонацию. Это были поистине коттеджи творчества, столы творчества, постели творчества, сугробы творчества, лыжи творчества… Несмотря на соблазны загадочной старой Риги, а может быть, благодаря им, мы были весьма трудолюбивы. На какие бы чердаки, под какие бы фонари нас ни заносила молодость (а мы тогда были молоды, а по писательскому счету, просто щенки), утром все усаживались к письменным машинкам. Волей-неволей присоединяешься, когда вокруг тебя, словно пулеметы, трещат семь пишущих машинок твоих товарищей, присоединяешься, чтобы отстаивать до конца последнюю линию обороны.
Можно сказать, что в те далекие шестидесятые в дюнах взморья почти спонтанно возникла вольная писательская колония, нечто сродни волошинскому Коктебелю. В ностальгических воспоминаниях эмиграции эти два имени для меня всегда стояли рядом: Коктебель и Дубулты.
22 июня мы приехали туда от имени Литфонда вдвоем с критиком Валентином Оскоцким. Потом к нам присоединился ленинградский поэт Лев Гаврилов. Отвлекаясь от деловой стороны, я думал, что эта поездка для меня стала чем-то вроде «поисков утраченного времени»: вот здесь, в комнате с круглым окном, я строчил «Апельсины из Марокко», а вон в том, так называемом «Шведском домике», сочинял «На полпути к Луне», а вон там в порыве чего-то такого, что раньше называлось вдохновением, за ночь написал рассказ «Победа»…
Теперь о деловой стороне экспедиции. После распада СССР и образования независимой Республики Латвия принадлежавший Литфонду СССР Дом творчества был сначала национализирован латвийским правительством, а потом передан латвийскому Литфонду. Отвлекаясь от сугубо юридической стороны вопроса и вопросов международного права – дом все-таки не был собственностью советского государства, он принадлежал общественной организации писателей, – можно сказать, что в этой акции для писателей не было бы большой беды, если бы не пошли разговоры о превращении Дома творчества в шикарный отель с казино и ночным клубом.
Разумеется, в условиях рынка маленькому латышскому Литфонду и Союзу писателей Латвии, в котором состоят не более трехсот членов, было бы не под силу содержать «Дубулты». Ситуацию могло бы облегчить сотрудничество с «Международным агентством Литфонд» в Москве и с другими литфондовскими организациями содружества, однако тут уже вступали в силу новые психологические обстоятельства и прежде всего желание освободиться от доминирования Москвы. Возникла конфликтная напряженная зона, а Дом творчества тем временем начал быстро приходить в упадок. Все меньше писателей приезжало
Нам предстояло хотя бы попытаться разрядить эту напряженную зону и удержать Дом творчества в писательских руках. Помимо всего прочего в этом все-таки была даже политическая справедливость: среди писателей всегда было много ревностных сторонников балтийской независимости. Кого угодно можно считать «оккупантами», но только уж не упомянутых мной выше людей, основавших здесь литературную колонию шестидесятых.
Идея шикарного злачного места, конечно, может захватить любое воображение, однако я боюсь, что она так в области воображения и останется. После двенадцати лет жизни на Западе мне как-то трудно представить себе богатых плейбоев, что вдруг ринутся тратить свои доллары в этих балтийских эрмитажах. Между тем в наших рижских разговорах и дискуссиях возникла альтернативная идея создания в Дубултах международного, а точнее, скандинавского культурного и литературного центра.
Этот проект мне представляется более реалистическим, чем проект дубултовского Лас-Вегаса. Больше того, он и валюты реальной больше принесет. Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем выработается специальный, нацеленный на Дубулты тип международного плейбоя, между тем писатели Скандинавии, Германии и Польши за умеренную, именно «писательскую», рассчитанную на наши тугие заработки, плату начнут приезжать хоть завтра. Рядом с ними, конечно, найдется место и латвийским писателям, и российским, и армянским и прочая, что не успели еще конвертировать свои валюты. Без всякого сомнения, сюда охотно будут для встречи с музой приезжать и писатели изгнания, эмигранты из Европы и даже из Америки. Здесь можно будет устраивать международные конференции, семинары и «уоркшопы», то есть литературные мастерские. А помимо практических выгод такой международный центр, возникший на месте старой традиции вольнолюбивой музы, в месте, овеянном стихами Райниса и заритмизированном медлительной прозой Гончарова, принесет пользу для престижа свободной Латвии.
Мы говорили с официальными лицами и с латвийскими писателями, включая первого секретаря Союза Виктора Авитоньша. Ледок нарождающейся враждебности был сломан. Все понимают, что с водой не надо выплескивать и ребенка.
1993 (?)
Как меня записали в русские шовинисты
Открыв недавно утром газету «Вашингтон пост», я увидел большую панораму центральной части города Риги, а под ней крупный заголовок, который гласил: «Русский шовинизм, громко и отчетливо». Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что главным героем статьи и, стало быть, источником «громкого и отчетливого» русского шовинизма был не кто иной, как ваш покорный слуга, писатель Василий Аксенов.
Это я-то, кого советские газеты все те годы гвоздили как проамериканца и космополита, гнусного отщепенца, предателя родины и перекати-поле, кого даже и приличная публика в Советском Союзе считала неисправимым «западником», вдруг был с ходу приткнут к лагерю ура-патриотов, чей самый дух мне претит категорически.
И все-таки именно так. Автор статьи, вернее, большого письма в «Вашингтон пост», профессор Джорджтаунского университета Джордж Викснинс, о котором в примечании сказано, что он покинул Латвию в возрасте семи лет, а сейчас является советником Банка Латвии, откликается на мою статью о летних латвийских впечатлениях, напечатанную в той же «Пост» за две недели до этого, и пишет в частности: «В то время как диссидентские заслуги Аксенова безупречны, великорусский шовинизм просвечивает сквозь его статью громко и отчетливо».