Одно воспоминание Флоры Бэнкс
Шрифт:
Проснулась я поздно. Солнечные лучи проникали через тонкие занавески и ложились на кровать. Я перевернулась на бок, закуталась в розовое одеяло и зевнула. Стены были наполовину выкрашены в белый цвет, а моя кровать стояла посреди комнаты. Было без четверти одиннадцать.
Я была совершенно сбита с толку, мое сердце застучало громче и быстрее. Я не знала, почему лежу в кровати, которая стоит посреди комнаты, поэтому прочитала надпись на руке. Потом прочитала записи в блокноте, лежавшем у кровати. Я изучила все листочки, приклеенные на розовой стене. Я Флора. Мне семнадцать лет. Я заболела, когда мне было десять лет, у меня антероградная амнезия. Я поцеловала Дрейка на пляже. Пейдж ненавидит меня. Я сама по себе.
Дрейк написал мне: «Флора,
Ноутбук лежал на полу. Через секунду я уже сидела в кровати и смотрела на него. Я перечитала ответ, который написала Дрейку среди ночи. Он оказался короче, чем я думала. Я решила, что это хорошо. Но мое письмо все же было длиннее, чем послание возлюбленного. Я убрала волосы за уши и начала читать, надеясь, что ничего ужасного не написала.
Дорогой Дрейк!
Я очень рада твоему письму. Я никогда не думала, что такое случится. Я тоже не могу перестать думать о тебе! Произошла удивительная вещь: я ничего не забыла! Я помню, как мы сидели рядышком на пляже и на нас наступал прилив. Я помню каждое наше слово, твое и мое. Я помню, как целовала тебя. Я ничего не забыла. Все остальное сразу вылетает у меня из головы, но поцелуй остался. Я не могу перестать думать о тебе.
Мне следовало бы уйти с тобой на всю ночь. Как бы мне хотелось вернуться назад и поступить иначе. (Видишь? Я действительно помню.)
Пейдж больше не хочет быть моей подругой, потому что она знает о поцелуе. Я забыла об этом, но потом записала. Мне стало грустно, но я ее не виню.
Мои родители улетели во Францию: мой брат Джейкоб, живущий там, болен. Я дома одна до субботы. Вот почему я сижу за компьютером посреди ночи.
Расскажи мне побольше о Шпицбергене. Я помню, как ты поехал туда, когда тебе было десять лет, чтобы увидеть полуночное солнце. Теперь тебе девятнадцать, и ты уехал, чтобы там жить. Расскажи мне обо всем остальном.
Мне очень хотелось, чтобы Дрейк ответил сразу, ночью. Я смотрела на папку «Входящие», приказывая письму появиться. Я понятия не имела, в каком часовом поясе находится Северный полюс. Возможно, мне стоило спросить об этом Дрейка. В любом случае с момента отправки моего письма прошло девять часов – он наверняка увидел его, но не ответил.
Я взяла ноутбук с собой, когда пошла вниз варить кофе. Мама прислала сообщение: «Таблетки, дорогая», поэтому я их приняла. Я убедилась, что громкость настроена на максимум: когда придет письмо, компьютер пискнет очень громко. Я не стала включать радио, хотя в отсутствие родителей могла бы послушать любую музыку, какую захотела.
Я правда могла бы включить радио на полную мощность: сделать музыку громче и потанцевать на кухне. Пусть Дрейк на Северном полюсе и не отвечает, ничто не изменит того факта, что он не может перестать думать обо мне.
Дрейк был для меня в тот момент единственным человеком в мире. Его обучение на Щпицбергене могло занять год, два или даже три. Я этого не знала. Но потом он мог вернуться домой. Или мы вместе могли уехать куда-то. Мы могли бы жить вместе. Мы могли бы пожениться. Я могла бы стать его женой. Миссис Флора Эндриссон. Ему девятнадцать, мне семнадцать – мы достаточно взрослые для брака. Он бы мог присматривать за мной, а я, по-своему, присматривать за ним. Я бы ничего не забывала, потому что я была бы рядом с Дрейком.
Я не чувствовала себя ребенком.
Дрейк заставил меня помнить. Благодаря ему я могла стать нормальной. Я должна прожить с ним всю жизнь, потому что он заставляет мою память работать.
Я сделала кофе, положила несколько ломтиков хлеба в тостер и стала смотреть на экран ноутбука, пытаясь одним лишь усилием воли заставить его пискнуть, оповещая о поступлении нового письма.
Но ничего не происходило. Через некоторое время я улеглась на диван, включила телевизор и задремала.
Я проснулась словно от толчка и поняла, что проспала целый час. Я метнулась к ноутбуку.
Лишь секунду я не позволяла себе прочесть его, потом уселась перед экраном и «проглотила» письмо на одном дыхании.
Флора!
Серьезно? Ты помнишь? Это невероятно, это потрясающе.
Ты говорила с врачом? Значит ли это, что ты начинаешь выздоравливать?
Как ты справляешься без родителей? Удивительно: твоя мама чрезмерно оберегает тебя, и она оставила тебя одну? Надеюсь, с твоим братом все будет в порядке.
Твое письмо заставило меня представить, что могло случиться, но не случилось. Ну почему я не попросил тебя еще раз пойти со мной? Мы могли как-нибудь это устроить. Я провел больше времени, чем можешь подумать, представляя, как ты выглядишь обнаженной.
Я тебя не обидел этими словами? Обидел, конечно. Прости, пожалуйста. Я постоянно думаю о тебе, но не могу даже увидеть тебя. Я не ожидал, что так получится. Но если твоя память восстанавливается, то многое может произойти.
Когда возвращаются твои родители? Будь осторожна. Не забывай есть и все такое. Продолжай помнить!
Я снова и снова перечитывала письмо, и каждый раз меня шокировало, что Дрейк хочет увидеть меня обнаженной. Волна жара накрывала меня с головы до кончиков пальцев, я «краснела» до корней волос, хотя была одна. Я не знала, как справиться с тем, что он написал. Я постаралась запомнить его письмо (это казалось мне возможным), а потом распечатала нашу переписку и аккуратно убрала ее в папку.
Он провел больше времени, чем я думала, представляя меня обнаженной. Я закрыла глаза и попыталась это осознать. Ощущение пугало. Мне больше не десять лет.
Дом изменился: перестал быть пустым, не считая поселившейся в нем удушающей тишины. Он превратился в магическое место. Казалось, сверкает каждая поверхность. В воздухе повеяло волшебством.
Я переписывалась с Дрейком, и день превратился в ночь, а ночь – в день. Дрейку нужно работать на своей спутниковой станции, но, как только у него появляется возможность, он бросается к компьютеру и пишет мне. Я снова и снова отвечала ему, чтобы послания накопились к тому времени, когда он сможет их прочесть. Его ответы мерцали и золотились.
Письма становились все откровеннее. Если в одном Дрейк написал, что представляет меня обнаженной, то в следующем – что бы ему хотелось сделать с моим обнаженным телом. Я изо всех сил старалась отвечать правильно. Понятия не имея, как вести подобный разговор, я написала, что думаю, и надеюсь, что это нормально. Его идеи были странными и новыми, но они мне нравились. Мои слова появлялись на экране в снежном краю, и Дрейк отвечал при первой же возможности. Это опьяняло. Каким-то образом я все делала правильно.
«Нет ничего такого, – оказывается, написала я, – что люди делают вместе, чего бы я не захотела делать с тобой, если бы ты попросил».
Как только я это написала, то попробовала оценить свои слова и мгновенно представила людей за самыми ужасными занятиями. Я совсем не это имела в виду. Но послать вдогонку письмо с уточнением было бы неромантично. Я начала было писать это, но передумала и все стерла. Оставалось надеяться, что Дрейк поймет смысл, который я вложила в эти слова.
Иногда я обнаруживала себя перед монитором большого родительского компьютера, читающей выбранные наугад интернет-страницы и гадающей, что я там делаю. Мои электронные письма хранились в ноутбуке. Наверное, я перемещалась к большому компьютеру, не замечая этого, в тот момент, когда начинала беспокоиться о родителях. Они периодически слали мне сообщения, извещая, что они в порядке, но Джейкоб очень болен, и тяжело приходится всем. Я отвечала жизнерадостно, просила не тревожиться обо мне. Они спрашивали о Пейдж, но я помнила, что подруга меня ненавидит (это было написано всюду). Поэтому я написала родителям, что она потеряла телефон, и посылала им сообщения от ее имени.