Одноглазые валеты
Шрифт:
– Э-э. Когда-то в шестидесятых, – ответил он Св. Джону Леттему. Преториус был против даже этого небольшого признания. Но этот новый Марк, появившийся из зародыша марихуаны и вышедший навстречу гнетущему окончанию столетия, подумал, что это будет слишком.
– А после этого?
– Нет.
– Как насчет табака?
Он потер глаза. Голова начинала болеть.
– Я бросил курить еще в 78-м, приятель.
– А алкоголь?
– Пью вино, иногда. Но не слишком часто.
– Вы едите шоколад?
– Да.
– Вы
– Я в курсе. – Очень приглушенным голосом.
– Ах, да. Что насчет аспирина? Пенициллина? Антигистаминов?
– Да. У меня аллергия, э, на пенициллин.
– Итак. Вы все еще принимаете наркотики. Даже вызывающие привыкание. Хотя только что вы это отрицали.
– Я не понимал, что вы имеете в виду.
– Какие еще наркотики из тех, использование которых вы отрицаете, вы на самом деле принимаете?
Марк взглянул на Преториуса. Адвокат пожал плечами.
– Никаких, приятель. То есть, э, никаких.
Когда они вернулись в Городок из офиса Леттема, Марк видел, что Спраут устала и стерла ноги, просто потому что она не скакала вокруг, как обычно, когда шла куда-нибудь с папой. На ней было легкое платье и сандалии, а ее светлые волосы, длинные и прямые, были завязаны в хвостик, чтобы ей не было жарко. Марк дотронулся до своего затылка, который по-прежнему казался ему оголенным на этом липко-горячем весеннем полуденном ветру, обогащенном полинуклеиновым ароматическим углекислым газом.
Двое детишек в велосипедных шлемах и обтягивающих шортах неуклюже шли по другой стороне улицы. Они смотрели на Спраут с неприкрытым интересом. Она только подбиралась к подростковому периоду и все еще была худой, как автомобильная антенна. У нее было лицо хорошенькой актрисы, поразительно прекрасное. Привлекающее взгляды. Машинально он дернул ее за руку поближе к себе. Я превращаюсь в беспокойного старика, подумал он и снова ослабил воротник своей белой рубашки. Шея будто горела от галстука, который теперь был скомкан в кармане его серого пиджака.
Свет заходящего солнца отражался в стеклах машин и витринах, наполняя его глаза острыми осколками лучей. Даже на этой тихой улочке шум транспорта с ближайшего проспекта отдавался в его голове стуком молота, а каждый автомобильный гудок грозил пронзить его глаза стальной иглой.
Годами Марк жил в тумане дыма марихуаны. Иногда он пробовал и другие наркотики, но скорее с целью биохимических экспериментов на самом себе – в результате которых появился Радикал, а впоследствии и его «друзья». Из наркотиков он предпочитал траву. Еще в те странные дни в конце шестидесятых – и даже начале семидесятых, хотя шестидесятые не закончились, пока не ушел Никсон, – марихуана казалась идеальным утешением для того, кто не смирился с фактом: человек обречен разочаровывать тех, кто чего-либо от него ждал. Особенно себя
Теперь он покидал этот приятный туман. Без травы мир казался намного более сюрреалистичным. Кто-то отошел от входа в «Тыкву», черты лица закрывала соломенная шляпа с широкими полями. Рука Марка дернулась к внутреннему карману пиджака, в котором он хранил сокращающийся запас пузырьков.
Спраут бросилась вперед с вытянутыми руками. Фигура наклонилась, заключила ее в объятия, а затем фиолетовые глаза взглянули на него из-под шляпы.
– Марк, – обратилась к нему Кимберли. – Мне надо было увидеться с тобой.
Мяч покатился по траве в Центральном парке, словно отстукивая мелодию рекламы сигарет из шестидесятых. Спраут кинулась за ним, радостно щебеча и подпрыгивая.
– Что твой старик думает обо всем этом? – спросил Марк, лежа на пляжном полотенце, которое Кимберли принесла вместе с мячом, и опираясь на локоть.
– О чем? – спросила она. Сегодня выражение ее лица не было по-деловому серьезным. Она сидела, опустив подбородок на подтянутые колени; ее волосы были заплетены в косу, и в простой блузке с импрессионистским рисунком и голубых джинсах, которые потерлись после покупки, а не до, она так была похожа на прежнюю Солнышко, что у него перехватывало дыхание.
Он хотел сказать «о суде», но еще хотел добавить «о нашей встрече», но ответы смешались в его голове и застряли, как два толстяка, пытающиеся одновременно протиснуться в дверь уборной, так что он просто невнятно взмахнул рукой и сказал:
– Ну, об этом.
– Он в Японии по делам. Ти Бун Пикенс пытается открыть в стране возможности для американского бизнеса. Корнелиус – один из его советников. – Казалось, она выговаривает слова с непривычной четкостью, но, опять же, в таких вещах он никогда не разбирался. Это было одной из их проблем. Одной из многих.
Он пытался придумать, что ему сказать, когда Солнышко – нет, Кимберли – схватила его за руку.
– Марк, слушай…
В погоне за мячом их дочь добежала до одеяла и пуэрториканской семьи, устроившейся на нем, и едва не сбила с ног полную женщину в ярко-зеленых шортах. Коренастный, жилистый мужчина с руками, полностью покрытыми татуировками, подскочил и начал ругаться. Вокруг них собрались пять-шесть детей, включая мальчишку с лицом в виде перочинного ножа примерно одного со Спраут возраста.
– Марк, ты ничего не собираешься сделать?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Что, дружище? С ней все в порядке.
– Но те… люди. Спраут же влетела прямо в них, и понятно, что они рассержены…
Он рассмеялся.
– Смотри.
Пуэрториканцы тоже смеялись. Полная женщина обнимала Спраут. Хулиганистый мальчишка улыбнулся и бросил ей мяч. Она обернулась и побежала назад по тропинке к своим родителям, одновременно грациозная и неуклюжая, как жеребенок недели от роду.