Одноклассницы на миллион $

Жукова-Гладкова Мария

Владимир Вениаминович молчал. Он впервые за четыре месяца знакомства слышал от Маши подобные речи. Обычно она сюсюкала с ним, поддакивала, смотрела томным взглядом. Одним словом, голубка ворковала. Он решил послушать дальше.

– У тебя были плохие отношения с соседями в коммуналке?

– С семейкой алкашей – Аськой и Ленькой – прекрасные. Мы там сражались на коммунальной кухне: две комнаты на две комнаты. То есть мы с ними с одной стороны, а Любкина мамаша с бабой Варей с другой. Я Аське с Ленькой всегда остатки еды отдавала, бутылку иногда ставила, мы с ними ладили. А бабка с Танькой мне завидовали. У них все внутри переворачивалось, когда я на кухне продукты из супермаркета выкладывала. Нельзя было уйти

с кухни, пока что-то готовилось: могли соли от души подбросить или придумать еще что-нибудь пакостное. Но я тоже в долгу не оставалась.

Маша улыбнулась, вспоминая.

– Ты получала удовольствие от того, что делала кому-то гадость?

– Если я делала ее какой-то сволочи, которая только и думает, как насолить мне, а я ее опережаю, – да. Я не ханжа, папа Вова! Святых нет! Это только в Библии подставляют правую щеку после того, как ударили по левой. В жизни все не так. Если кто-то и подставляет, его надо отправлять в сумасшедший дом! Нормальный человек стремится дать сдачи! И это естественно. Иначе тебя с дерьмом смешают. Надо бороться за свое место под солнцем. Мест всем не хватает. Правит закон джунглей: выживает сильнейший. Если это место не займу я, займет кто-то другой. И я делаю все от меня зависящее, чтобы занять его. Чтобы его заняла я, а не «тот парень».

Папа Вова залпом выпил коньяк и повернул голову, чтобы найти официантку. Девушка с обворожительной улыбкой тут же оказалась у столика.

– Повторить? – предложила она.

– Да, – кивнул Картуш.

Маша замолчала. Молчал и Владимир Вениаминович, потом поднял глаза на Машу и спросил:

– Кем работает эта Марина?

– На улице у метро конфетами торгует. Это адский труд, папа Вова. Туда идут только потому, что больше никуда не взяли. Я знаю женщин, которые стоят за прилавками рядом с Маринкой. Я к ней иногда езжу, поесть ей вожу. Там практически все матери-одиночки или разведенные. Им детей кормить надо. Это раньше государство не позволяло увольнять беременных и женщин с маленькими ребятишками. А теперь наоборот! Теперь есть хозяин, а хозяину невыгодно платить декретные и детские и невыгодно иметь работницу с детьми, которая будет сидеть с ними на больничном. За работу на улице и в ларьке платят каждый день: проценты от выручки. Сегодня стоишь – сегодня же получаешь, а если болеешь – твои проблемы. Найдем другую. Поэтому ребенок дома с температурой лежит, мать сама кашляет, но стоит. Иначе вообще никаких денег не будет.

Маша замолчала. «Что это меня сегодня понесло?» – подумала она.

– Закажи мне еще джина, пожалуйста, – попросила она.

Официантка сразу же оказалась у их столика.

– Маша, я могу тебя спросить, думала ли ты когда-нибудь о будущем? – обратился к ней Картуш.

– О каком будущем?

– Твоем, разумеется.

– Марьянка мне постоянно твердит, что надо устраиваться на работу. Но я этого делать не намерена. Я ничего не умею. Тех денег, к которым я привыкла, мне платить все равно никто не будет. Наверное, надо бы замуж сходить. – Маша улыбнулась. – По крайней мере, в обозримом будущем намерена жить, как жила.

Картуш осушил очередную рюмку коньяка.

– Ты хочешь выйти замуж за богатого человека? – спросил он.

– Конечно, – удивленно ответила Маша, не понимая, как вообще можно задавать такие глупые вопросы.

– Если женщина выходит замуж за деньги, она редко бывает счастлива, – заметил Владимир Вениаминович.

– Нужно решить для себя, чего хочешь больше.

– Чего хочешь ты?

– Ни в чем никогда не нуждаться, – не задумываясь, ответила Маша. – Больше всего в жизни я боюсь нищеты.

– И ты готова продать свою молодость, свою красоту, свой шанс на счастье за деньги?

Маша молчала.

– Так готова или нет?

– Ты хочешь услышать, что я мечтаю о любимом муже и куче детей?

Да, я признаю, что идеальным вариантом был бы любимый мужчина, который мог бы меня всем обеспечивать. Тот, кого люблю я и кто любит меня. И еще я от него получаю то, что имею сейчас. Но идеальных вариантов не бывает! Приходится чем-то жертвовать! Если бы мне было восемнадцать или двадцать, возможно, у меня оставались бы еще какие-то иллюзии. Но мне двадцать семь! Я, к счастью или, наоборот, к несчастью, уже много всего повидала и услышала. Получить и то, и другое невозможно. Я пойду на брак по расчету с открытыми глазами. Я буду делать то, что от меня требуется. Надеюсь, что смогу родить ребенка и буду его любить.

– Жить с человеком и ненавидеть его – безнравственно, – сказал Картуш.

– Но почему ненавидеть? – искренне удивилась Маша. – Можно же уважать человека, но не любить. А потом… ты же все время заключаешь сделки, папа Вова. И брак – это тоже своего рода сделка.

– Но сделки иногда срываются.

– Тогда надо разводиться.

– Это не всегда возможно, – сказал Владимир Вениаминович и поднялся из-за стола. – Поедем, Маша, я отвезу тебя домой.

Притихшая Маша надела свою модную норковую шубку. Она стояла у выхода и ждала папу Вову, который удалился на несколько минут. Она жалела, что так разоткровенничалась, и опасалась, что эта встреча может оказаться последней. Рвать с Картушем ей пока не хотелось. Ее, в общем, все устраивало. Снова придется искать спонсора… А Марьянке сейчас не до ее проблем. На улице же просто так не подберут. Наверное, Маша просто слишком много выпила, и все наложилось на старые дрожжи.

Наконец появился папа Вова, взял Машу под локоть и повел к машине. Антон услужливо распахнул дверцу.

Антон вопросительно посмотрел на Картуша.

– Ко мне, – сказала Маша.

Владимир Вениаминович молчал всю дорогу.

– Утром за мной заедешь, – сказал Картуш Антону перед Машиным парадным.

Антон молча кивнул. У Маши от удивления округлились глаза: папа Вова никогда не оставался у нее на ночь. И тут ей почему-то стало страшно. Его же чем-то шантажировали! Марьянка высказывала предположение о какой-то патологии! Что-то нужно было срочно придумать. Она не могла подать никакого знака Антону, да и кто ей Антон, он же работает на папу Вову. Как только поднимутся к ней, нужно сразу же позвонить Марьянке. Соврать папе Вове, что обещала с ней связаться и как-то дать ей понять, чтобы немедленно приезжала. Или, может, Ухову… Но телефон Ухова записан на какой-то бумажке, дура, не выучила его на память. Но кто же мог предположить?! Только бы Марьянка все сразу же поняла! Только бы примчалась! А если она не сможет вырваться?! Как ей объяснить, что ехать надо немедленно?

Маша ватными ногами пошла к двери. Владимир Вениаминович молча следовал за ней. Они поднялись на лифте на шестой этаж. Маша никак не могла попасть ключом в дверь: у нее дрожали руки. Папа Вова этого не заметил, или сделал вид, что не заметил, или подумал, что она слишком много выпила сегодня.

В коридоре почему-то горел свет. «Неужели забыла выключить?» – пронеслось в голове у Корицкой.

Они зашли, Картуш закрыл замок и расстегнул пальто.

– Так торопилась, что забыла про свет? Как обычно, опаздывала? – спросил он. – Ветер гуляет в красивой голов…

Он не закончил слово. Увидев его выражение лица, Маша тоже повернулась. Из маленькой комнаты появились Алькен с пистолетом и его друг Ибрай Мустафин с обрезом. У Маши подкосились ноги. Она впервые в жизни потеряла сознание.

* * *

Она практически сразу же пришла в себя, в основном от запаха мочи. Владимир Вениаминович держался рукой за стену. Переживания последних дней дали о себе знать. В этот момент он испытывал просто звериный страх, увидев этих двоих с перекошенными лицами.