Однокурсники
Шрифт:
Автор — ее любимый.
Ваня, хоть и смотрел уже один раз, добыл два места и высидел весь спектакль.
Она была как в чаду.
В ресторане Ваня стал говорить и про всю пьесу, и особенно про героиню так, что она не могла не возражать.
Ей было неприятно, что он расстраивает то чувство, с каким она ушла из театра, своим разбором.
Спорить вплотную она не стала, тут на людях, в битком набитой зале. Но она так этого не оставит!.. С какой же стати будет она затаивать в себе то, что и пьеса, и — главное — несчастная героиня
Несчастная, шалая девушка!
На чей взгляд? Отчего же "шалая"?
Что она увлеклась любимым писателем? Ничего тут нет ни дикого, ни постыдного. В жизни все так бывает. Много ли удачных влечений? И в нее влюблен был — тоже неудачно — герой пьесы, молодой декадент.
Его судьба — куда печальнее. И успех не скрасил его душевной жизни. Покончил с собою он, а не она — жалкая, подстреленная птица.
У нее есть другая страсть — сцена, искусство. Она кончит тем, что будет настоящей актрисой. Она выстрадала себе талант и в нем найдет свою высшую отраду.
Разве этого мало? Это — все!
Вот что она хочет развить Ване, как только он придет.
Он пришел в четверть одиннадцатого, как говорил — весь красный от сильного холодного ветра, — и стакан чая был очень кстати.
Сидели они за самоваром добрый час, до одиннадцати с лишком, когда ему надо было идти в университет "делать явку" — в аудитории.
Он первый заговорил о вчерашнем.
— Почему же ты не хочешь оставить меня с моим впечатлением? — спросила она его довольно горячо.
— Я тебе не навязываю, Надя, своих оценок… а только предостерегаю.
— От чего, Ваня?
— От увлечения нездоровыми мотивами.
— Это слишком пахнет прописью.
Надя еще в первый раз так резко говорила с ним.
— От такой жизни пахнет… мертвечиной.
И он впадал в более задорный тон.
Но она не сдавалась и заговорила о героине совершенно так, как думала за несколько минут до его прихода.
— Не согласна я с тем, что она — жалкая психопатка, какой ты ее считаешь, Ваня. Не согласна! Она любила бурно, с самозабвением. А потом нашла себе призвание.
— Дрянной актерки?
— Почем ты знаешь? Она отвратительно играла год, другой; а потом дострадалась до искры Божьей. В этом — все!
Глаза Нади — и без того большие — казались в эту минуту огромными, — и он на нее загляделся.
В первый раз подумал он:
"Какая у нее богатая мимика!"
До сих пор он иначе не думал о ней, как о будущей курсистке.
— Знаешь, Ваня… я от тебя не скрою, — продолжала Надя с таким же оживленным лицом, — была такая минута… когда она пришла проститься с несчастным самоубийцей и говорить о сцене, об игре, о том, как она может себя чувствовать перед рампой, — я слилась точно с ней… в одно существо.
— Вот как!
Возглас Заплатина был как бы испуганный.
— Это тебе не нравится?
— Почему же?
— Потому что ты… как бы сказать, Ваня…
— Прямолинейный — хотела ты сказать?
— Да… ты не обижайся, Ваня! Господи! Будь у меня хоть маленький талант… только настоящий… Что может быть лучше сцены?
— Весьма многое!
— Ах, полно! Где же — скажи ты мне, пожалуйста, — может женщина так жить, чтобы дух захватывало? Выше не может быть наслаждения: увлекать публику. И самой забывать все, превращаться в то лицо, которое создаешь!
Надя с детства отличалась тем, что очень складно говорила, с отчетливой дикцией, контральтовым голосом. Заплатин давно соглашался, что она «речистее» его.
— Полно, так ли, Надя? — остановил он ее. — Этот мир — ужасный. Весь — из фальши и непомерного тщеславия.
— Не знаю, милый! Может, оно и так; но только искусство — и всего больше сцена — в состоянии так владеть тобою.
— Это еще не высшая задача.
— Ах, полно! Ты все про задачи. Ну, разберем это и с другой стороны. Ты сочувствуешь свободному труду женщины… чтобы она была вполне самостоятельна?
— Еще бы!
— Ну, и ответь мне: в какой карьере она может достичь того, чего достигает на сцене. А? В какой? Ни в какой! Ни медичкой, ни учительницей, ни писательницей она на первом плане не будет.
— Кто это сказал?
— Да оно так, Ваня. Мужчины везде стоят выше. Что же против этого спорить? Возьми ты литературу… за границей и у нас… за сто лет. Ну, две-три женщины, много пять — и обчелся, чтобы занимала в свое время первое место. А на сцене?.. Они царят!
— Положим.
Заплатин соглашался; но ему становилось почему-то жутко от того — в какую сторону шли мысли и мечты его невесты.
— Даже и не в главных ролях… Вчера та, что Машу играла… Тебя самого как она растрогала, а ты видал во второй раз.
— Чудесная натура!
— Ну, хорошо… А такая натура — вообрази ее учительницей или медичкой, что ли… Она просто будет нервная госпожа, каких сотни… Да что говорить!..
Надя поднялась и стала ходить по комнате.
Заплатин следил за ней глазами. Ее стройная фигура колыхалась в длинном пальто, которое она надела сверх юбки. Голову она немного откинула назад и правой рукой поводила в воздухе.
Он любовался ею.
— Где же быть, в другой работе — коли уже говорить только о работе, о профессии — Дузе, или Ермоловой, или другой какой артисткой, в те года, когда она владеет публикой? Ты скажешь — это все тщеславие, погоня за славой? Ну, прекрасно. Возьми трудовую сторону. Первая артистка на театре получает больше мужчины.
— Потому что у нее туалеты.
— Положим. Но если б и с даровым гардеробом — она получала бы больше… везде. Тут, Ваня, не в жадности дело, а в том, что ты — не то что на равной ноге с товарищами-мужчинами, а первый между ними — и никто не посмеет это оспаривать!