Одуванчиковое лето у бетонной стены
Шрифт:
Про него надо было рассказать отдельно. Давно и много. Но ты же знаешь, дружище - меня редко хватает на письма. И всё же...
Его зовут Сашка. Он на несколько лет старше меня, носит в глазах небо и зачастую по-детски серьёзен. У него руки такие сильные, что при желании меня можно запросто раздавить. Но в его объятьях я чувствую себя в самом надёжном месте этого мира. Он редко улыбается, но я всякий раз радуюсь его улыбке, как самому дорогому подарку. Он любит дождь, не признаёт никаких зонтов и курит ох как много... Такой же безнадёжный романтик, как и я, но никогда этого не признает прилюдно. Мы с ним
Всё равно потом мы миримся. Потому что есть что-то над нами такое... ссорься, не ссорься - всё равно притянет.
Да и на фоне наших идиллистических отношений ссоры просто необходимы - для разнообразия.
Дружище, если я когда-нибудь приползу к тебе плакаться о том, что Сашка - ОПЯТЬ мой бывший, ты просто переадресуй мне вот это письмо, хорошо?
В общем, он не поверил.
– Нюрк, милая, - мягко начал он, выслушав моё сбивчивое повествование, - Я тебя очень люблю. И как бы это... Не обязательно придумывать такую историю для примирения в следующий раз. Потому что я тебя люблю безо всяких придумок. Такую, какая есть. Просто так.
Мне показалось, что стены маленькой кафешки, в которой мы с Сашкой сидели, источают ехидство. Вздохнула. Поболтала пластиковой ложечкой в стаканчике с остатками кофе. Сосчитала мысленно до тридцати, подавляя в себе волну обиды и негодования, и коротко выдохнула:
– Пойдём.
Пока шли пешочком через половину города, разговаривая на нарочито-отвлечённые темы, у меня в голове крутилась мысль: неужели поверить - это так сложно? Или здравый смысл в период взросления начисто вышибает из людей даже шанс на существование чуда? Или это принцип жёстких рамок мышления?.. Что ж всё так... негибко, что ли...
– Саш... Скажи честно: ты даже не допускаешь возможности того, что в этом мире есть что-то такое, что не укладывается в границы обычной логики?
– Допускаю, почему же, - как-то слишком уверенно сказал он.
Ясно. Не верит. Отвяжись, Нюрка.
В свете фонарей Одуванчик казался бледным и ненастоящим. Немножко призрак, подумала я. Присела рядом с ним на корточки.
– Ты спишь, дружище?..
...Лёгкое, как потревоженное слабым дыханием пламя свечи - ощущение покоя и умиротворения...
– Ты чувствуешь что-нибудь, Саш?
Он пожал плечами:
– Нет. А что должен почувствовать?
Я немного растерялась. Как объяснить то, что у самой на грани неясных ощущений?
– Присядь.
Сашка послушно опустился рядом. Растерянно посмотрел на смеживший лепестки цветок в полуметре от нас, замер на несколько секунд, будто к чему-то прислушиваясь, потом перевёл взгляд серьёзных глаз на меня.
– Ты ничего не чувствуешь?
– спросила я с тайной надеждой.
– Нет, - ответил он. Встал, вытащил сигареты, чиркнул зажигалкой, закурил.
– А он спит...
– задумчиво произнесла я.
Саша усмехнулся. По-доброму так.
– Фантазёрка. Моя любимая фантазёрка...
Где-то неподалёку пел сверчок. У меня защипало в носу. Захотелось спросить: "Ты не чувствуешь или даже не хочешь почувствовать?", а
А так ли это важно? Именно сейчас, именно для нас?..
– Саааш...
Я подошла к нему практически вплотную, уткнулась лбом в обтянутое футболкой крепкое плечо. Лёгкий запах дезодоранта - я его от тысячи других отличу -, ставшее таким родным тепло его тела...
– Давай больше никогда не ссориться?
– еле слышно прошептала я.
Он положил мне ладонь на макушку и обнял. Я всё-таки разревелась.
...Одуванчик спал. Интересно, что бы он видел, если бы ему снились сны?..
Три дня спустя я снова выбралась к нему.
– Привет. Ой, да ты стал совсем пушистый, - обрадовалась я Одуванчику, - Просто красавец!
Присела на поребрик, достала неизменную бутылочку с водой, побрызгала на листья, полила под корешок. Окунулась в волну радости, удовлетворения и "чувства воды". И... показалось мне или нет - в переданных мне ощущениях появилась новая нотка - будто цветок меня узнал. Я счастливо зажмурилась.
– А мы с Сашей снова вместе... Знаешь, он такой хороший... Мне с ним надёжнее всего на свете. Как если бы тебя оградили чем-то таким, что пропускает свет - но не изматывающую, иссушающую жару, влагу - но не холод и сырость, от которой гниют листья, свежий ветер - но не тот, который тебя больно треплет. И ещё делает всё обычное таким... ярким, удивительным... Эх, если бы я могла тебе объяснить...
Вот так вот неожиданно я с Одуванчиком и разговорилась. Сидела с ним рядом и рассказывала ему про Сашку. Про то, как мы познакомились, про то, как долго друг к другу присматривались, что вместе пережили, про наши глупые ссоры и нежные примирения, про то, как я скучаю по нему, про то, как рада, что мы снова с ним - один маленький мир... А мимо шли люди, смотрели на сумасшедшую Нюрку... или вообще не обращали внимания, погружённые в свои мысли.
– Мы с тобой в чём-то похожи, - сказала я Одуванчику, - Нас или предпочитают не замечать, или считают бредом.
Ветерок вздохнул в унисон со мной, и с одуванчиковой макушки взмыл в небо маленький парашютик.
...Так легко...
Тут меня осенило. Я цапнула валяющийся неподалёку пустой спичечный коробок и обратилась к Одуванчику:
– Послушай... Я боюсь, ты так и исчезнешь - просто улетишь с ветром... Можно мне взять немного твоих парашютиков?
Он будто сам подставил пушистую макушку под мою ладонь - доверчивый, как котёнок. Я аккуратно отделила несколько крохотных семечек, убрала их в коробок. Прислушалась к ощущениям цветка - не больно ли? Нет.
Я бы сказала, он был очень доволен.
А потом зарядили дожди. Я все вечера проводила у Саши, или приводила его к себе - только после разлуки понимаешь, какое это невероятное счастье - быть вместе. У Сашки наконец-то случился долгожданный отпуск, и мы блаженствовали: смотрели кино, готовили дома пиццу, нежились на Сашкиной старенькой тахте под пушистым пледом или сидели на широком подоконнике и смотрели с пятого этажа на размытую картинку улицы под дождём. Вечером Сашка провожал меня домой, мы весело прыгали через лужи, стараясь не высовываться из-под одного зонтика на двоих. Моя мама, встречая нас каждый вечер, улыбалась так тепло, что мы с Сашей оба смущались.