Офелия и Брут
Шрифт:
Офелию встретила стоящая посреди разгромленной квартиры свекровь:
— Не поздновато ли просыпаемся, невестушка? Я тут что, одна должна эту блевотину отмывать…
На голос из кухни высунулся свекор. Не отрывая губ от банки с рассолом, сверкнул глазом на ее выглянувшее из под халата колено.
Офелия машинально запахнула халат и кивнула:
— Я сейчас. Сейчас помогу…
Она сбегала в ванную. Умылась на скорую руку, заглянула в комнату. Брут все еще крепко спал.
Офелия взялась за предоставленные свекровью
Прибираться ей всегда было не в тягость. Но сегодня она, как ни старалась, не могла сосредоточиться только на мусоре и грязи. Незнакомая квартира с незнакомыми закоулками. А еще взгляды. Недовольный, стерегущий — свекрови. Бродячий, пощипывающий — свекра.
До свадьбы Офелия, конечно же, представляла себе свой будущий дом по другому. Тот дом был отдельным, на одну семью. И стоял он не в старом жилмассиве, а на берегу озера. С камышами, с лунной дорожкой.
Мечтая, Офелия строила планы, как посадит перед домом цветы. Розы, георгины, «анютины глазки». Как обустроит за домом сад с вишнями и яблонями. Деревья по весне будут цвести и пахнуть. А потом под ними можно будет варить варение. Подавать его с чаем за столиком возле дома, там, где цветник.
В тот дом она долго бы подбирала мебель, обои, утварь. По цвету, по размеру, по моде, так, чтоб как у всех, как полагается.
Уборщицу бы Офелия нанимать не стала, нет. Сама бы поддерживала порядок в доме. По субботам делала большую уборку. Протирала пыль, мыла полы, подметала дорожку возле дома. Натирала бы до блеска их фамильную табличку над дверью.
По воскресениям повалявшись с утра в кровати, где-нибудь к обеду они навещали бы родителей. В одну неделю — его. В другую — ее мать. Обедали бы у них. Или пили чай. Обсуждали бы городские новости, общих знакомых.
Чем дольше жила Офелия в доме родителей Брута, тем меньше ей хотелось не только говорить с ними, но и видеться. Свекровь все время бурчала:
— Чего это у тебя коленки торчат из-под юбки? Не девочка уже. Мужняя жена.
— Чего это так долго по магазинам ходила? По сторонам глазела?
— Чего это у тебя, невестушка, столько пыли под кроватью?…
Иногда Офелии хотелось ответить резко: «А твое какое дело?» Иногда вообще — послать теми же словами, что посылал жену свекор, когда возвращался домой поддатым и недовольным своей семейной жизнью. Но помня наказ матери, тоже пожившей в свое время в чужой семье, Офелия старалась сдерживаться, говорила спокойно:
— Со своей кроватью мы сами разберемся. А вас я, кажется, просила не заходить в нашу комнату без разрешения…
Мать Брута тут же наставляла руки в боки:
— А ты у меня спрашивала разрешения на сына? У меня, может, таких невест десяток было. А ты окрутила мальчонку. Знаю, знаю, как это делается. Прибрала к рукам чужое. А я, дура, и сына отдала, и комнату, которую своим горбом
Свекровь даже вскрикивала:
— Люди добрые! Она теперь мне еще и ультиматумы выставляет. Это, чтоб я теперь и за свое-то собственное разрешения просила…
Офелия напомнила Бруту об его обещании врезать замок в дверь. Тот кивнул:
— Конечно, сделаю.
За ужином он сказал о своем намерении матери. Та, конечно, же воспротивилась:
— Не дам имущество портить. Всю жизнь без замков внутренних жили и дальше так же будем. Воров у нас в семье нет. Тайн каких-то — тоже. Чего это вам вздумалось за замками прятаться в родном-то доме?
Брут пожал плечами.
Ночью он шепнул Офелии, что замок все же поставит, но не выполнил своего обещания ни на следующий день, ни на последующий.
Так они и жили. Офелия постоянно была настороже. Каждый раз, когда за дверью раздавался шорох, она вздрагивала: не свекровь ли снова хочет нос свой сунуть. Или может отец Брута под каким-нибудь предлогом решил глазом своим на нее зыркнуть.
Свекровь не только не дала врезать замок в дверь, но и перекрасить стены в комнате, сменить занавески:
— Я — хозяйка в доме. А мне все здесь и так нравится…
И Офелия с тоской глядела на синие, будто бока сдохшей, ощипанной курицы, стены. С раздражением — на темно-коричневые, с зеленой бахромой и какими-то разводами занавески. А еще ей были ненавистны чужое белье в ванной, чужой запах на кухне, чужая грязь — весь этот чужой дом.
Она все меньше уделяла внимания поддержанию чистоты в общей комнате, на кухне и ванной. Просто отворачивала взгляд от пятен и пыли, от вещей родителей Брута, от них самих. Бралась за тряпку только тогда, когда уж чересчур допекала свекровь.
Офелия, не раздумывая, собрала бы манатки и ушла жить с Брутом к своей матери. Но у той была вообще одна комната и кухня. Жить в такой тесноте втроем совсем невозможно.
К тому же мать, хотя и жалела дочь за ее мытарства, не горела желанием жить под одной крышей с зятем. Да теперь даже, наверное, и с самой дочерью — когда Офелия забегала к ней, то несколько раз встречала одного и того же мужчину. Ее мать была еще достаточно молодой.
Но и жить так дальше Офелия не могла. Стала уговаривать Брута:
— Давай съедем отсюда. Поживем где-нибудь отдельно…
Брут пытался успокоить ее:
— Потерпи. Потом эта квартира будет нашей с тобой.
Офелия задумалась о том, сколько же надо терпеть. Родители Брута также еще были далеко не старики. Здоровье у них по их годам — вполне приличное. И хотя она не любила свекровку со свекром, желать им скорейшей смерти не хотела.
Офелия настояла. И, как это не ударяло по их семейному бюджету, но они сняли квартирку. Крошечную. Уж на самой окраине. Но отдельную.