Офелия и Брут
Шрифт:
— Ну, и мужик у меня. Тут хватит и дочке на шапку, и мне на сумочку, и тебе куртку вместо телогрейки справим. На люди не грех будет показаться…
Федор представил, как идут они втроем по деревне в кино. По центральной улице. Дочка — в новой шапке. Настя — с сумочкой как у агрономши. Сам — в куртке на меху, как городской.
Все на них будут глазеть. А Настя прижмется к нему поплотней и скажет:
— Не мужик у меня, а золото…
— И какого только черта я тебя такого непутевого терплю, — не унималась Настя.
— Ну, Насть…
— Ну-ну…Всю жизнь,
— Ну, Насть…
— Я все сказала, — неожиданно твердо отрезала жена и вытолкала изумленного Федора за дверь. Заперла ее изнутри.
Федор, потолкавшись недолго у дверей, вздохнул и отправился на родительский двор. Пробрался в бурьян и завалился на кровать. Снова замечтался.
И дойдут они втроем до клуба. Мужики расступятся, пропуская:
— Здорово, Федор. Семейство выгуливаешь?…
— Да надо бы немного и развеяться, а то все работа да работа…
И вечером не пустила Настя Федора в дом. Пришлось заночевать в родительском.
И на следующий день история повторилась. И на следующий.
Новость облетела деревню. Мужики на работе кривили рты:
— Видать, совсем ты непутевый мужик, Федор. Ни движок толком починить, ни бабу приструнить…
Федор отмалчивался. Возвращался в родительский дом и смотрел в небо. А оно по-осеннему хмурилось. Мешало сосредоточиться. И еще какие-то шорохи в бурьяне появились.
Федор думал сначала, что ему кажется, будто тень какая-то там мелькает. Но потом затаился и выследил-таки. Белка рыскала по огороду. Готовилась, видать, к зиме. Собирала на огородах припасы, а под склад присмотрела себе заросший угол пустующего родительского дома.
Чудная красивая белка. Уже зимняя серебристо-бежевая шкурка. Пышный пушистый хвост. Маленькие бусинки-глазки.
Федор стал присматривать за ней.
В маленьком щупленьком тельце было столько сил. Белка ни минуты не сидела на месте. Прыгала по земле, по заборам и деревьям. Что-то рыла в бурьяне. Стрелой неслась к дому и обратно. Федор даже не успевал разглядеть порой, какую добычу она сжимала своими зубками: орех, подсолнуха кусок или еще что… Дела у нее явно спорились.
А на улице стало холодать и Федор снова попытался было вернуться домой. Но Настя снова его не пустила.
Тогда он пришел днем, когда жена была на работе. Но не пустила и дочь. Заревела за дверью:
— Не сердись. Мамка не велела…
— Не велела — так не велела, — развел руками Федор и снова вернулся в родительский дом. Затопил в нем печку. А для наблюдений нашел себе новое место — на завалинке возле двери под крышей. Там не дуло и не капало, как в бурьяне.
Белка уже совсем свыклась с его соседством. Бегала не только по огороду, но и по двору. Даже когда Федор сидел на завалинке.
Однако стоило ему встать или хотя бы поднять руку, она тут же взмывала на старую яблоню, а с нее на крышу дома.
— Ишь, какая пугливая, — дивился Федор.
Утром уходя на работу, он оставил на завалинке сухарь. Вечером
— Ага, съела. Не гордая, значит…
И каждое утро он стал оставлять ей подарки: горсть семечек, кусочек печенья, старую, найденную в родительском столе карамельку. Белка все прибирала.
В выходной Федор решил попытаться отдать свой подарок лично. Присел на завалинку и дождался, когда белка спустилась во двор с яблони, прыгнула несколько раз по двору и замерла, глядя на него. Тогда он легонько бросил ей печенье.
Белка отпрыгнула в сторону, но не убежала. Подождала немного и вернулась на прежнее место. Потом осторожно подобралась к печенью, схватила его зубками и тут же метнулась на яблоню.
Теперь Федор с утра не оставлял ей ничего. Сам выходил с угощеньем вечером после работы. И белка тут же появлялась. Она ждала его.
— Получается, — расплывался в улыбке Федор, глядя на все ближе подбирающуюся к нему с каждым разом зверюшку.
Вскоре белка начала подходить к нему на вытянутую руку. И Федор решил кормить ее уже с ладони. Протягивал кусок яблока:
— Ну, бери же, бери…
И еще через несколько дней она действительно начала брать подарки прямо с руки.
Потом позволила себя погладить. Федор снова разулыбался:
— Давно бы так…
Она стала совсем ручной. Щелкала семечки с ладони и уже не напрягалась, когда Федор проводил пальцем по ее голове, по шее, по спинке, трогал пушистый хвост.
В один из дней Федор почувствовал, что белка его уже окончательно не боится. Он улыбнулся и протянул ей печенье. Она взяла и как обычно потянула гостинец лапками в рот.
Федор погладил белку по спинке. Она даже не вздрогнула. И тогда он крепко прихватил ее рукою. Поднял в воздух.
— Непутевый, говорите. Будет к зиме моей дочке шапка… Еще какая шапка будет, — потряс он белкой в сжатой ладони.
Зверек дернулся было. Но Федор еще сильней свел пальцы. Так, что хрустнуло что-то под ними. Маленькое тельце обмякло…
КУКОЛКА
— В этом году мы рекомендуем вас в аспирантуру…
Так сказал ей директор, пригласив к себе в кабинет.
— Вы же хотели продолжить образование?… Я не ошибаюсь?…
Он не ошибался. Анна действительно хотела учиться дальше. Ей казалось, что она еще многое может. Внутри себя Анна ощущала какое-то беспокоящее, ничем не занятое пространство. Надеялась, что новые знания, уверенность в себе заполнят эту пустоту. И тогда она уже на полных основаниях сможет быть довольна собой.
Анна и сейчас имела определенные успехи. Ее любили ученики. Уважали их родители. Порой хвалили даже коллеги. Но она думала о том, что никто из них не может реально оценить ее. И мечтая об аспирантуре, сомневалась: достаточно ли у нее знаний и опыта для сдачи экзаменов. Ведь в конкурсе будут участвовать лучшие преподаватели из лучших, экзамены принимать — признанные специалисты. Такие, как их директор школы — бывший заведующий кафедрой, сменивший вдруг однажды теоретическую работу на практическую, большой город — на маленький.