Офицер флота
Шрифт:
К а т я. У вас нет жены?
К о н д р а т ь е в. Нету. Холостяк. Настоящая любовь, какая бывает раз в жизни, меня еще не посетила: видит, что занят товарищ, ну и проходит мимо. Вот Виктору - счастье. Даже зависть берет. Нехорошее это чувство зависть, темное. А я Витьке не раз завидовал. Дружба дружбой, а вдруг какой-то бес взыграет, ну и прижмешь его: знай, мол, свое место. Вот теперь признался легче стало. До свидания, Катерина Ивановна. Вспоминайте иногда.
К а т я. Я буду вас вспоминать каждый день. И буду ждать вашего возвращения. Вы теперь
К о н д р а т ь е в. Знаете что? Напойте мне еще разок эту вашу песню. Запомнить хочу. (Напевает.)
Где бы ты ни был, моряк, в этот час...
К а т я. Нет, не так. Полтона выше. (Напевает.)
К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Есть, полтопа выше. (Целует руку.) Желаю вам скорее увидеть Виктора целым и невредимым. До свидания, сестричка. (Спускается с лестницы напевая.)
Где бы ты ни был, моряк, в этот час...
К а т я (с веранды ему вторит, затем всплескивает руками и кричит). Борис Петрович! Не так (Напевает.)
К о н д р а т ь е в (из темноты). Знаю, что не так. Что же делать? Медведь на ухо наступил.
Слышен его смех и удаляющиеся шаги.
Завывает сирена.
Картина восьмая
Белая ночь. Штиль. Мостик подводной лодки. Лодка
неподвижна и слегка накренена. Берегов не видно. Море
на горизонте сливается с небом. На мостике
Горбунов. Он загорел и исхудал, в остальном
неизменен. Вахтенный командир Туровцев, боцман
Халецкий и Соловцов просматривают горизонт. Граница,
перевязанный бинтами, наблюдает за воздухом. Люди
неподвижны. Все глаза устремлены вдаль.
С о л о в ц о в (встрепенулся). Правый борт, курсовой десять - огонь.
Х а л е ц к и й. Где? (Смотрит в указанном направлении.) Протри очки. Какой огонь? Обыкновенная звезда.
С о л о в ц о в (смущенно). Верно.
Х а л е ц к и й. Что тебя спортили, что ли, на суше? Какие теперь огни на море? Где это видано? Босяк.
Г о р б у н о в. Разговоры! (Туровцеву.) Какая звезда, штурман?
Т у р о в ц е в. Сейчас. Альфа из созвездия Скорпиона.
Г о р б у н о в. То-то. Где же механик? (Наклонился над рубочным люком.) Внизу!
Приглушенный ответ.
Инженер-капитан-лейтенанта Ждановского - на мостик. Граница!
Г р а н и ц а. Есть, Граница!
Г о р б у н о в. Глаза не устали? Дать смену?
Г р а н и ц а. Нет, товарищ командир. Ясно вижу.
Г о р б у н о в. А что видишь?
Г р а н и ц а. Покуда, кроме звезд, ничего, товарищ командир.
Ж д а н о в с к и й (поднялся на мостик). Слушаю, товарищ командир.
Г о р б у н о в. Почему крен?
Ж д а н о в с к и й. Выравниваем. Откачка идет вручную.
Г о р б у н о в (взял за локоть Ждановского и отвел). Ну, а вообще как?
Ж д а н о в с к и й (слегка пожал плечами). Все всмятку. Ничего сделать нельзя.
Г о р б у н о в. Это мне ясно. Команда?
Ж д а н о в с к и й. Спокойна.
Г о р б у н о в. Раненые?
Ж д а н о в с к и й. Глазычеву хуже. Начались галлюцинации. Остальные работают.
Г о р б у н о в (кивнул головой. После паузы.). Знаешь, о чем я сейчас думаю, Федя?
Ж д а н о в с к и й. Знаю.
Г о р б у н о в. Теперь можешь сказать.
Ж д а н о в с к и й. Все правильно. Я тоже считал, что нужно всплывать и открывать огонь. Нет торпед, но есть пушка - значит, надо атаковать. Ты утопил еще один корабль и уже поэтому прав. Это святое дело. А что мы сами заработали пару пробоин - в бою от этого никто не застрахован.
Г о р б у н о в. Ну что ж, очень приятно, что партийное руководство меня поддерживает. (Улыбнулся.) А ты стал разговорчивее, механик. Я впервые слышу от тебя такую длинную речь.
Ж д а н о в с к и й. Да. У меня последние дни как-то отлегло от сердца.
Г о р б у н о в. Лодка дала все, что она может дать. Мы ни разу не промахнулись торпедой и расстреляли почти все снаряды. И надо же после всего этого попасть в такой дурацкий переплет! Сейчас мы могли бы уже быть в точке встречи. Дома, понимаешь, механик?
Ж д а н о в с к и й. Ты считаешь положение безнадежным?
Г о р б у н о в. Надежды я не теряю. Если я потеряю надежду, что будет с командой? Но шансы наши невелики. Если противник нас обнаружит, мы примем бой. При попытке захватить нас я взорву лодку. Вот так.
Ж д а н о в с к и й. Я никогда не видел тебя таким спокойным. И команде это передается. Тут Глазычев что-то заблажил: "Что с нами будет?" А старшина Сидоренко ему: "Мовчи! Подывись на командира. Як Ежик каже, так воно и буде!"
Г о р б у н о в. Ежик - это я? Не знал. Безобразие. (Пауза.) Я часто думал о том, что этот день может наступить. Ты понимаешь, о чем я говорю? День генеральной проверки, испытания на прочность. Иногда я его боялся. Не смерти боялся, а самого себя. Сумею ли я вести себя так, как считаю должным. Сейчас об этом я уже не думаю. Все очень просто, и выбирать не из чего. Будем драться, и если нам суждено погибнуть, то умрем как солдаты и большевики. Это почетная смерть, и, чтобы так умереть, стоило жить. Штурман!
Т у р о в ц е в. Есть!
Г о р б у н о в. Главстаршину Тулякова - ко мне.
Т у р о в ц е в. Есть вызвать Тулякова. (Кричит.) Внизу! Главстаршину Тулякова - на мостик.
Г о р б у н о в. Я не говорю, что мне не хочется жить. Хочется. Хочется увидеть Вовку, Катю. Вчера я слышал ее голос. Она очень волнуется, я это понял с первых слов. И вообще я люблю жизнь. Интересно. Интересно увидеть, как наши корабли пойдут на Запад. Интересно взглянуть на наш флот через десять-пятнадцать лет. Я люблю этот мир - небо и звезды, море, землю, людей. Видеть, ощущать его - радость. И все-таки для меня остается непостижимым, как можно даже помыслить о сдаче! Жить и знать, что твоя жизнь куплена ценой свободы и чести. Что может быть страшнее!