Офицер флота
Шрифт:
Г о р б у н о в. Ух, прохвост!
К о н д р а т ь е в. Вот потому-то мне и обидно. А ведь теперь дело поворачивается так, что прохвост-то - ты, а он - невинная жертва. Ну ладно. Хоть ты на меня и фыркаешь, а я тебе все-таки друг. Давай сюда документы.
Г о р б у н о в. Какие?
К о н д р а т ь е в. Ну, эти самые... насчет материалов. Сейчас свезу их Селянину. Он примет, оформит. Точка.
Г о р б у н о в. Что это он вдруг? Совесть зазрила?
К о н д р а т ь е в. Кой черт, совесть! Я его припугнул. Пришел ко мне жаловаться, а я и намекнул, что ему за это дело тоже может быть
Г о р б у н о в. Погоди, я что-то не соображаю. Как же так? Ведь не это же главное?
К о н д р а т ь е в. А что?
Г о р б у н о в. Я его оскорбил.
К о н д р а т ь е в. Ты?
Г о р б у н о в. Я назвал его изменником и предателем.
К о н д р а т ь е в. Первый раз слышу. Мне Селянин ничего не сказал.
Г о р б у н о в. Не говорил? (Пауза.) Хорошо. Были свидетели. Они подтвердят, что я его оскорбил.
К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Что ты на рожон лезешь, не понимаю. Оскорбил, оскорбил! А он не оскорбился! Что ты от него хочешь? На дуэль чтоб он тебя вызвал?
Г о р б у н о в. Дуэль? (Улыбнулся.) Ты, кажется, меня уже совсем за чудака считаешь. А все-таки жаль, что ничего вместо этого не выдумано.
К о н д р а т ь е в. Вот-вот. Поговори, поговори. Пофантазируй. Теорию какую-нибудь изобрази. Изложи литературно и подай. Самое время. Мало на тебя материала. Ты добавь.
Г о р б у н о в. А много?
К о н д р а т ь е в. Хватит. Теперь тебе всякое лыко в строку. Раз у вас такой характер, что любите людей задевать, так надо, чтоб вы сами были, как говорится, без сучка-задоринки. Вот теперь оступился - вся муть кверху.
Г о р б у н о в. Знаю, слышал. Семь смертных грехов. Завиральные идеи, критиканство, деморализация, дезориентация. Бытовое разложение. Был нынче у меня один ученый товарищ. Учинял допрос с пристрастием.
К о н д р а т ь е в. А ты и его обругал?
Г о р б у н о в. Обругал. Сначала держался, а как он начал про Катерину Ивановну расспрашивать - не стерпел.
К о н д р а т ь е в. Ну, а строго между нами - что там у вас?
Г о р б у н о в. Ты же все равно не поверишь.
К о н д р а т ь е в. Пожалуй, не поверю. А! Дело не мое! Ладно. Давай документы - это раз. А во-вторых, пиши мне рапорт.
Г о р б у н о в. О чем?
К о н д р а т ь е в. Кайся!
Г о р б у н о в. В чем?
К о н д р а т ь е в. В этом... ну, что допускал со своей стороны... Тебе видней. В чем находишь нужным. Может, тогда не снимут, обойдется как-нибудь. Ну по партийной линии, конечно, тебя будут драить. Где одно, там и другое.
Г о р б у н о в. Ну уж извините! Я уважаю партийное собрание и не желаю ломать перед ним комедию. Хорошенькая будет картинка: "Товарищи! Предоставим слово Горбунову. Покороче, товарищ Горбунов". Вылезает Витька Горбунов с постной рожей. "Товарищи, я допустил ошибку!" Голос с места (это ученый товарищ): "Грубую ошибку!" "Правильно, товарищи, мне сейчас вот здесь подсказывают - грубую ошибку. Я не хочу себя оправдывать...". Засим
К о н д р а т ь е в. Ну, а будешь упрямиться - снимут. Уж будто тебе не в чем покаяться. Безгрешных ангелов не бывает. Ладно. Подумай до завтра. А завтра в десять ноль-ноль быть у меня. Контр-адмирал вызывает.
Г о р б у н о в. Какой контр-адмирал?
К о н д р а т ь е в. Контр-адмирал Белобров. Обследует нашу бригаду. Грозный мужчина. Как начнет честить - держись. Так что - учти. Поосторожней с ним. Понял? Всё. У тебя есть что ко мне?
Г о р б у н о в. Есть. Я хочу, чтоб вернули на лодку пушку и приборы. И списанных бойцов. Пока я еще командир.
К о н д р а т ь е в. Опять за старое? Не знаю уж, кто ты такой, а вот я - ангел. Ангельское у меня терпение. И почему я такой хороший - сам понять не могу. Ведь по-настоящему за один твой доклад о нашем походе я с тебя должен голову снять... А с награждением теперь заглохло. Это неспроста.
Г о р б у н о в (улыбнулся). Ордена дает правительство. Ему видней.
К о н д р а т ь е в. Запомнил! Нет, ты объясни, почему я все это терплю?
Г о р б у н о в. Потому что я правду говорил.
К о н д р а т ь е в. Правду! Мало ли что правду! Просто я тебя люблю. Уж не знаю за что. Я человек простой, открытый... (Заметив прищуренный взгляд Горбунова, засмеялся.) Ну, ладно. На! (Протягивает руку.)
К а т я (вбежала, запыхавшись). Вы здесь? Живы? Боже, как я переволновалась.
К о н д р а т ь е в. Здравствуйте, Катерина Ивановна. И до свидания.
К а т я. До свидания.
Кондратьев выходит.
К а т я. Очень рада, что он ушел. Что с вами? Вы больны?
Г о р б у н о в. Не знаю. Может быть, немного простудился ночью...
К а т я. Так что же вы стоите здесь, на холоду? Подите сюда. (Дотрагивается до его лба.) Не могу понять. Жара как будто нет. А глаза нехорошие. Неприятности? (Пауза.) Терпеть не могу вашего Бориса Петровича.
Г о р б у н о в. За что вы его так невзлюбили?
К а т я. Оставьте, не смейте его защищать. И никакой он вам не друг. И вы сами на него сердитесь, но почему-то всегда защищаете.
Г о р б у н о в. Значит, друг, если сержусь. На чужих что проку сердиться?
К а т я. А на меня вы сердитесь когда-нибудь? Впрочем, можете не отвечать. Конечно, нет. Со мной вы всегда удивительно любезны. (Быстро обернулась.) Папа? Замерз?
Х у д о ж н и к (входит). Нет-нет. Только немного пальцы... Я обязательно должен еще сегодня поработать. Мне кажется, что я увидел правильно. Но надо закрепить увиденное...
Г о р б у н о в. Картину пишете?
Х у д о ж н и к. Нет. Я пишу обвинительный акт. Если это будет только картина, я брошу ее в огонь. Я хочу, чтобы у людей сжимались кулаки, когда они будут смотреть на этот кусок холста.
Г о р б у н о в. Можно взглянуть?
Х у д о ж н и к (нерешительно). Пожалуйста... Только ведь это не вполне закончено. А женская фигура на переднем плане... ее уж придется потом как-нибудь по памяти... (Поворачивает холст к свету.)