Офицер
Шрифт:
– Экипаж, – поправил его Валерий Павлович, но маленький человек не обратил на это внимания. Новикова как «старожила» НКВД обязали связаться со спецлабораторией Всесоюзного института биохимии и выбрать там нужных специалистов. Сам Ежов тут же отправился в Наркомздрав – требовать лучших патологоанатомов. Днем они уже должны были быть на аэродроме и вылетать в Тифлис. [91]
Надо отдать должное энергии и чиновничьей хватке Николая Ивановича Ежова – все прошло именно так, как он и запланировал. С разрешения Берии, Новиков кроме двух специалистов из «Лаборатории X» взял с собой Россохина, Кузьмину, Надю, десять сержантов ГБ, с которыми он уже давно занимался лично, а также «маленькое дополнение», обещанное ему Берией при выполнении следующих специальных операций – стажеров Кузнецова
91
Вплоть до распада ЗСФСР Тбилиси назывался Тифлис.
ТБ-3 – тяжелый бомбардировщик, и к перевозке пассажиров приспособлен мало. Сидеть в его фюзеляже было темно, очень холодно и крайне неудобно. Конечно, перед вылетом всем выдали унты, овчинные шлемы, летные обливные полушубки и даже маски из кротовых шкурок. Но все равно это не помогало – холод пробирал до костей. Надежда пыталась спрятаться за Кириллом, но это не помогало – сквозняк в фюзеляже бомбардировщика был такой, что оставалось только удивляться: как это их еще не выдуло наружу?
Новиков старался по возможности прикрыть Надю и Веру от ветра, но получалось слабо. В полумраке он смог разглядеть скорченную фигурку Ежова и хмыкнул про себя: «Ежов-то съежился…»
Широким жестом он распахнул свой полушубок и жестом пригласил девушек спрятать лица у него на груди. Сам Кирилл не слишком страдал от холода: занятия аутотренингом, входившие в обязательную программу обучения «федералов», уверенно помогали абстрагироваться от не слишком комфортной окружающей среды. Не то что Ежов, Майрановский [92] или тот же Чкалов.
Вспомнив о Валерии Павловиче, Кирилл зябко повел плечами: в отличие от остальных членов группы, Чкалов летел не внутри фюзеляжа, а в открытой кабине, взяв на себя обязанности командира авиагруппы. Впрочем, наверное, ему там было привычнее: уж он-то налетался в таких условиях, по сравнению с которыми даже ледяная тьма продуваемого фюзеляжа бомбардировщика могла показаться верхом комфорта.
92
Майрановский Григорий Моисеевич (1899–1964) – руководитель токсикологической лаборатории НКВД-МГБ (1937–1951), полковник медицинской службы, доктор наук, профессор. С помощью его разработок были уничтожены несколько ярых противников СССР, в т. ч. несколько руководителей украинского националистического бандподполья. Автор/соавтор более сотни научных работ, посвященных свойствам, производству и применению ядов. Был оболган перед И. В. Сталиным и арестован. После переворота хрущевской хунты Майрановскому было отказано в реабилитации, а после отбытия срока заключения запрещено селиться в крупных городах.
Новиков осторожно, чтобы не тревожить девушек, повернул голову. Та-а-ак. Судя по всему, хуже всех в их компании приходится Григорию Моисеевичу. Высокий и нескладный, с уныло висящим семитским носом, он сильно дрожал от холода. Должно быть, в его тощем теле не было достаточно тепла, чтобы согреться под полушубком.
Очень аккуратно, двигаясь буквально по миллиметру, Кирилл дотянулся до кармана и вытащил флягу-спиртоноску – побочную продукцию своего Бюро. Узкая, удобная, ложащаяся в карман по бедру фляжка была необычной новинкой здесь – в настоящем прошедшего времени. Не меняя положения тела, Новиков поднял руку и протянул Майрановскому флягу:
– Коньяк. Выпейте, Григорий Моисеевич, согрейтесь.
Майрановский благодарно взглянул на Кирилла, дрожащей рукой отвернул крышку и сделал долгий глоток. По его лицу растеклось блаженное выражение, щеки заметно даже в темноте глухого фюзеляжа зарумянились. Прижав руку к груди, Майрановский поклонился. И тут же откуда-то высунулась еще одна рука и перехватила фляжку. Ежов, который был мельче
– В следующий раз надо приказать с собой термос с кофе взять.
– Стоит, – кивнул Новиков, подумав про себя, что должен был позаботиться об этом сам.
Первая посадка была в Сталинграде. Чкалов завел громадный самолет на посадочное поле, громадные колеса коснулись заснеженной полосы, и ТБ-3, слегка переваливаясь с боку на бок, точно откормленный гусь, побежал к бревенчатому зданию штаба. Валерий Павлович круто развернул четырехмоторного великана, словно это легкий «ястребок», и заглянул внутрь фюзеляжа:
– Эгей, товарищи! Живы?
– Все нормально, Валерий, – откликнулся Новиков. – Выходить можно?
Чкалов открыл им дверь, сбросил вниз легкую алюминиевую лесенку, поразившись про себя тому, что его новый товарищ Кирилл спокойно вышел в расстегнутом полушубке. «Наверное, в будущем люди стали сильнее и не обращают внимания на жару или холод», – подумал он и несколько секунд, пока выбирались остальные, мечтал о том счастливом времени, которое наступит в будущем, при коммунизме.
Николай Иванович Ежов все еще мерз, даже в жарко натопленном здании штаба авиационной части, на чьем аэродроме они приземлились. Он даже подумал было, что это – акт вредительства! Заморозить членов следственной комиссии, чтобы они не могли нормально работать и выявить всех врагов! Но посмотрев на Новикова, Чкалова и сотрудников госбезопасности, с сожалением был вынужден констатировать, что так сильно замерз только он один. «Наверное, надо было больше заниматься физкультурой, – уныло подумал Ежов. – Хотя когда заниматься спортом, если столько работы?!» И еще раз с завистью взглянул на Новикова, который, войдя в помещение, сразу же скинул полушубок, шлем и унты, и теперь разминался с несколькими энкавэдэшниками, затеяв с ними шутливую возню. Впрочем, если судить по лицу одного из вылетевших из общей кучи сержантов ГБ, возня была не вполне шутливой. С сожалением оторвавшись от зрелища схватки сильных и ловких мужчин, Николай Иванович велел запасти на следующий перелет не меньше трех литровых термосов кофе с коньяком на каждый самолет.
– И для товарища Новикова найдите бутылку лучшего коньяка, – добавил он неожиданно сварливым голосом.
Ему было чуточку обидно. Вон как к этому майору госбезопасности, между прочим – наверняка очень близким к самым верхам государства! – льнут эти дуры-сержантки. Хотя он, наверное, просто не читал о Древней Спарте и об Александре Македонском. А ведь судя по лицу – он совсем не глупый, этот товарищ Кирилл Новиков. Надо, чтобы с ним Миша Кольцов [93] познакомился. И поговорил. Может быть, тогда…
93
Кольцов Михаил Ефимович (настоящее имя – Моисей Фридлянд) (1898–1940) – советский писатель, журналист и фельетонист. Активный гомосексуалист, партнер Ежова. Будучи в командировке в Испании, активно сотрудничал с троцкистскими организациями. Осужден и расстрелян.
Николай Иванович уселся в кресло. Прикрыл глаза и предался приятным мечтам. Он даже не подозревал, как же ему повезло, что в число дисциплин, преподававшихся разведчикам конца XX – начала XXI не входила телепатия.
Следующая часть перелета прошла легче. Сказались и горячий кофе, и уже какая-никакая привычка, но по ощущениям пассажиров, замерзли они значительно меньше, хотя летели почти столько же. Два воздушных гиганта сели на аэродроме Тифлиса уже за полночь, но в здании аэровокзала Ежов тут же устроил скандал по поводу отсутствия заказанных заранее автомобилей.
– Некоторые товарищи на местах, – кричал он визгливо, – должно быть, забыли, что на свете существует такая вещь, как партийная дисциплина! Наверное, нужно напомнить некоторым товарищам, что партия – это не только прекрасное слово, но и в первую очередь – очень важное дело. Именно этому учит нас товарищ Сталин!
Начальник аэропорта – молодой, но уже тучный грузин – вздрагивал и опасливо оглядывался, словно опасаясь, что «кровавая гэбня» вот-вот ухватит его за филейную часть тела. Николай Иванович в справедливом негодовании обернулся к своим сопровождающим и, найдя взглядом Чкалова, обратился к нему: