Офсайд
Шрифт:
Побег из больницы прошёл без сучка без задоринки, даже мистер Фуллбастер не поинтересовался у сына, куда того понесло с утра пораньше. Охранник при въезде на территорию школы (такая предосторожность после декабрьского происшествия не казалась родителям и педагогам излишней) только странно покосился на упакованную в гипс конечность Драгнила, но тоже ничего не сказал. Зато на финальной стадии неожиданно возникли проблемы.
— Могу я поинтересоваться, что здесь происходит? — раздался за их спинами строгий голос мисс Милкович.
Заговорщики переглянулись. Как действовать в
— Молодые люди? — поторопила их учительница химии.
— Э-э-э… мэм… — в любое другое время Нацу обязательно бы выкрутился, просто, по выражению Фуллбастера, «спустив с поводка» свой язык, но сейчас голова соображала туго. — Мы…
— Вас уже выписали из больницы, мистер Драгнил? — резко перевела разговор на другую тему мисс Милкович.
— Не совсем, — решил обойтись малой ложью Нацу. — Отпустили. На время.
— Мы проводим акцию в поддержку Люси Хартфилии и её семьи, — перетянул на себя внимание химички Грей. — Им сейчас нужна поддержка. Хотя бы моральная. Так что все желающие могут написать свои пожелания. Или просто расписаться.
— А господин директор знает об этой… акции? — мисс Милкович кивнула на украшающий стену ватман с увеличенной фотографией Люси и надписью: «Поправляйся скорее!».
— Конечно, — не моргнув глазом, солгал Нацу.
— Вы совершенно не умеете врать, мистер Драгнил, — иронично усмехнулась мисс Милкович. — Поэтому после возвращения в школу вас будет ждать строгое взыскание за самовольство и попытку обмануть учителя. Как и вас, мистер Фуллбастер. А что касается вашей акции… Вы позволите? — она подошла ближе к плакату и вытянула из судорожно сжатых пальцев Нацу один маркер. Через несколько секунд он, оставив на пока чистом ватмане несколько слов и размашистую подпись, вернулся к Драгнилу. — Люси очень повезло, что у неё есть такие друзья.
— Если отец решит в качестве наказания отослать меня обратно к матери в Детройт, я тебя убью, — пообещал Грей, когда мисс Милкович затерялась в толпе учеников.
— Замётано, — согласился Нацу, тяжело приваливаясь к стене — кажется, пронесло.
К концу учебного дня ватман оказался полностью заполнен пожеланиями. Те, кому не хватило места, писали на отдельных листочках и прикрепляли их на клейкую ленту. Кто-то положил под плакат игрушки и книги, а ученики первого класса, с которыми Люси возилась на продлёнке, нарисовали для неё рисунки. Вечером Грей, пыхтя, притащил это всё в больницу, и они с Нацу по очереди то зачитывали надписи на плакате, то описывали неумелые, но полные искренних чувств картинки юных художников. Люси эта затея не принесла ощутимой пользы, зато миссис Хартфилия заметно воспряла духом. И это было лучшей наградой за проявленную инициативу.
Конечно, Нацу был далеко не единственным, кто поддерживал супругов Хартфилиев — никто из их многочисленных родственников не остался в стороне от трагедии. Лейла просила родных не приезжать (её сестра Рут уже была рядом, и они вдвоём прекрасно справлялись с уходом за Люси), поэтому все ограничивались звонками. По совету врачей их голоса записали — кто-то пел песни, кто-то читал
Нацу и от этого не смог долго оставаться в стороне, безвозмездно пожертвовав Лейле флешку с любимыми композициями Люси, теми, что смог вспомнить — её телефон так и не удалось восстановить, и все данные оказались потеряны. Но только через несколько дней, прослушав плейлист, понял, что пропустил самую главную песню.
— Прости, — каялся он позже, лихорадочно шаря в собственном мобильном. — Как она вылетела у меня из головы? Нехило меня, видимо, всё же приложили, если такие вещи забываю, — Нацу аккуратно вставил в ухо Люси одну капельку наушников, другую забрал себе. — Помнишь, как мы тогда её слушали? Вот так, вместе, несчётное количество раз. Повторим?
Палец легко прикоснулся к сенсорному экрану, запуская воспроизведение. Нацу, взяв Люси за руку, опустил голову на их переплетённые пальцы и не заметил, как заснул.
Ему снилось их место: тонкие осинки, утонувший в пологих холмах горизонт, невесомые паутинки облаков в бархатистом тёмно-голубом небе, одиноко парящая птица с пёстрым опереньем. Он захотел проследить взглядом её полёт, но непонятно откуда взявшаяся ветка заслонила обзор, а потом начала елозить по лицу, щекоча нос и щёку. От этих ощущений Нацу и проснулся, с удивлением обнаружив, что они вполне материальны. Но только встретившись с подёрнутыми поволокой карими глазами понял их причину. Люси смотрела отстранённо — то ли не узнала, то ли ещё пребывала во власти коматозного сна. Да разве ж это важно? Она очнулась, и всё остальное не имело значения.
— Сейчас, подожди, — торопливо забормотал он, метнулся в коридор, крикнул, начисто забыв о кнопке вызова медперсонала: — Эй, кто-нибудь! Позовите доктора Фуллбастера! — и через мгновение снова оказался рядом с кроватью, зашептал горячо, баюкая в ладонях худое, без кровинки, лицо: — Ты молодец! Теперь всё будет хорошо, слышишь? Мы с тобой.
Пришедший врач немедленно выставил его из палаты, но Нацу не обиделся — у него были дела поважнее. Два обязательных звонка: первый, полный перехлёстывающих через край эмоций — отлучившейся домой миссис Хартфилии; второй, на который уже почти не осталось сил, короткий, всего в пару слов: «Папа, Люси…» — отцу.
Игнил примчался в больницу через полчаса и застал сына, сидящем на том самом диванчике в коридоре, склонившего голову на сжатые в кулаки ладони. Нацу никак не прореагировал на прикосновение к плечу, и лишь когда его окликнули по имени, глухо обронил:
— Люси приходила в себя только на десять минут. Доктор Фуллбастер сказал, так бывает и это нормально. Это даже хорошо, потому что даёт надежду, что кома закончится. А если… если этого никогда не случится?
Тогда отец просто обнял его, не размениваясь на пустые, пусть и подбадривающие, слова, позволив ему хотя бы на минуту стать тем, кем он самом деле являлся — испуганным, уставшим ребёнком, добровольно взвалившим на свои плечи непосильную ношу.