Огарок во тьме. Моя жизнь в науке
Шрифт:
То есть ханаанеи сами виноваты: они получили по заслугам – Бог хотел на их земле устроить Lebensraum [88] своему народу-любимчику, а ханаанеи попросту отказались собраться и покинуть свои дома по доброй воле. Крейг оправдывал даже истребление детей – они ведь все равно попадут в рай.
В моей статье в “Гардиан” мимоходом упоминается и тактика “пустого стула” (заранее как следует разрекламированная):
Образец самонадеянного запугивания: теперь Крейг предлагает поставить на сцене в Оксфорде пустой стул, обозначающий мое отсутствие. Способ нажиться на чужом имени, пробравшись на ту же сцену, – далеко не нов. Но как следует расценивать попытку обратить мою “неявку” в саморекламный трюк? Скажу для ясности, что в тот вечер, когда Крейг предлагает провести со мной заочные дебаты, я не появлюсь не только в Оксфорде. Вы также не увидите меня в Кембридже, Ливерпуле, Бирмингеме, Манчестере, Эдинбурге, Глазго и, если время позволит, Бристоле [89] .
88
Жизненное
89
Полностью статью можно прочитать здесь: bit.ly/ifXPAGS. – Прим. автора.
Крейг испытывал особое участие к несчастным “израильским” солдатам, вынужденным исполнить неприятный долг и уничтожить всех ханаанских женщин и детей. Кстати говоря, маневр с пустым стулом с тех пор получил название “иствудинга”: им воспользовался актер и режиссер Клинт Иствуд в нелепом выступлении против президента Обамы во время избирательной кампании 2012 года.
Однако мое возражение против “двух стульев” не относится к настоящим, заслуженным ученым-богословам. С ними я рад вести дебаты (предпочитаю называть их публичными беседами) и вел их с двумя архиепископами Кентерберийскими, архиепископом Йоркским, несколькими епископами, кардиналом и двумя главными раввинами Великобритании. Почти всегда это были мирные и цивилизованные встречи. Например, в 1993 году в Королевском обществе я выступал в паре с известным космологом, сэром Германом Бонди, против Хью Монте – фиоре, бывшего епископа Бирмингемского, и Расселла Стэннарда, христианина, физика и автора прекрасной серии книг
“Дядя Альберт”, в которых излагается современная физика для детей. Стэннард писал об этой встрече:
Как только организаторы представили нас друг другу, Докинз заговорил о том, как ему нравятся мои книги “Дядя Альберт”. Они ему понравились! Я тут же подумал, что с человеком, которому понравились книги “Дядя Альберт”, не может быть все так уж плохо.
Минутку. Может, это хитрый прием, чтобы создать у меня ложное ощущение безопасности? <… > Как оказалось, я зря волновался. Дебаты прошли в конструктивном и вежливом тоне. <… > Нельзя сказать, что в них не было напряжения. Вовсе не так. Были и оживленные пикировки, и непримиримые разногласия по разным вопросам. Но не было желчности, не было дешевого набивания очков.
Дебаты прошли столь по-доброму, что после участники отправились в ресторан и с удовольствием ужинали вместе. Я сидел рядом с Докинзом и наслаждался его обществом [90] .
90
R. Stannard. Doing Away with God. London: Pickering, 1993. – Прим. автора.
Я четырежды встречался с Роуэном Уильямсом, бывшим архиепископом Кентерберийским, который недавно отошел от дел: это один из самых приятных людей, что мне доводилось встречать, – с ним практически невозможно спорить, так он мил. И он столь любезен и умен (в буквальном смысле слова “интеллект”, intellego — “я понимаю”), что он умудряется заканчивать за вами предложения, даже те – в силу моего их понимания, – которые звучат сокрушительно для его точки зрения, а у него нет готового ответа! Я впервые отметил это его располагающее свойство, когда брал у него интервью для одной из документальных передач на Четвертом канале. Позже он пригласил нас с Лаллой на чудесный прием в Ламбетском дворце (подозреваю, дело было главным образом в Лалле: его сын Пип был поклонником ее персонажа в “Докторе Кто”). Несколько лет спустя мы провели “дебаты” в Шелдонском театре, пусть и чересчур разрекламированные. Мне хотелось, чтобы это была дружеская беседа без председателя: мне кажется (см. ниже), что председатели часто мешают дискуссии, – так и оказалось в этом случае. После мы с архиепископом ужинали вместе, и я, опять же, был рад его обществу.
В последний раз мы встретились, выступая с противоборствующих сторон в дебатах Кембриджского дискуссионного клуба. Доктор Уильямс тогда уже оставил архиепископство и занял пост ректора колледжа Модлин и за ужином рассказывал мне о беспримесной радости, с которой просыпался каждое утро, вспоминая: “Я больше не архиепископ Кентерберийский!” Когда дошло до самих дебатов, его сторона одержала верх, и многие приписывали ему основную заслугу. Он и вправду произнес достойную речь, но по реакции публики было очевидно, что настоящим победителем стал последний выступавший на его стороне, харизматичный журналист Дуглас Мюррей. Мюррей заявлял, что он атеист, но считал – и это было, по сути, его единственной мыслью, – что религия полезна людям и без нее они были бы несчастны. Не могу себе представить, чтобы Роуэн Уильямс выступал так покровительственно-свысока, но удивительным образом [91] кембриджская публика на это попалась.
91
Удивительно, если только не вспоминать, как велико лоббистское влияние Кембриджского межколледжского христианского союза (CICCU, the Cambridge Inter-Collegiate Christian Union). – Прим. автора.
Кажется, из всех бесед с богословами больше всего раскрывает мое интервью с иезуитским священником отцом Джорджем Койном, некогда директором Ватиканской обсерватории. Мы сняли это интервью для той же передачи на Четвертом канале, что интервью с архиепископом Уильямсом. К сожалению, режиссер счел, что на оба интервью времени не хватит, и вырезал эпизод с преподобным Койном.
Профессиональный астроном, ученый до мозга костей, Койн на протяжении всего интервью говорил как образованный атеист. “Бог – не объяснение, – говорил он. – Если бы я искал Бога как объяснение, <… > я бы скорее всего был атеистом”. На что я, конечно же,
Также преподобный Койн жизнерадостно соглашался, что его католическая вера проистекает из случайного стечения обстоятельств: он родился в семье католиков, – и признавал, что, родись он в мусульманской семье, стал бы столь же ревностным мусульманином. Я был поражен его личной честностью и в то же время изумлен профессиональной нечестностью, наложенной на него католическими предписаниями. Он произвел на меня впечатление достойного, гуманного, умного человека.
Как и главный раввин Великобритании Джонатан Сакс, который пригласил нас с Лаллой к себе домой на ужин вместе с ведущими преставителями иудейской общины Лондона. На том ужине я узнал потрясающую вещь: иудеи, составляющие менее 1 % мирового населения, получили более 20 % Нобелевских премий. Получается жгучий контраст со смехотворно низкими показателями успеха мусульман всего мира, которых в мире на порядки больше. Сопоставление показалось мне красноречивым – и кажется до сих пор. Неважно, считать ли иудаизм и ислам религиями или культурными системами (это не “расы”, несмотря на распространенные заблуждения): если одна из них в пересчете на душу населения в десятки тысяч раз превосходит другую в сферах интеллектуальных достижений, отмеченных Нобелем, – это говорит очень о многом. Исламские ученые знамениты тем, что поддержали пламя греческого познания в Средневековье, в темные века христианской цивилизации. Что же пошло не так? Между прочим, сэр Гарри Крото писал мне о своем убеждении, что подавляющее большинство нобелевских лауреатов, записанных евреями, в том числе и он сам, на самом деле были неверующими.
Позже, когда мы встретились с лордом Саксом в телестудии в Манчестере, он, как это ни странно, публично обвинил меня в антисемитизме. Оказалось, причиной тому была моя характеристика ветхозаветного Бога в книге “Бог как иллюзия”: “Возможно, самый неприятный персонаж во всей мировой литературе”. Готов согласиться, что та моя фраза звучит довольно спорно, хотя в Библии можно найти бессчетные тому доказательства. Но я стремился не столько к спору, сколько к комизму. Мне тогда пришли на ум те редкие комедийные сцены у Ивлина Во – язвительные, полные бранных слов, – и я бегло сослался на них в том же абзаце, вспоминая историю, которую Во рассказывал о Рэндольфе Черчилле [92] . Конечно, я не мог отрицать, что моя фраза была направлена против Бога. Но против евреев? Кстати, это был не первый раз, когда меня по схожему поводу обвиняли в антисемитизме. Я читал лекцию на корабле, совершавшем круиз по Галапагосскому архипелагу, и один из пассажиров запротестовал. Его единственным мотивом было то, что я выступал против Бога, с которым он ассоциировал свою принадлежность к еврейству, и поэтому почувствовал себя лично обиженным.
92
“Ветхозаветный бог является, возможно, самым неприятным персонажем всей художественной литературы: гордящийся своей ревностью ревнивец; мелочный, несправедливый, злопамятный деспот; мстительный, кровожадный убийца-шовинист; нетерпимый к гомосексуалистам, женоненавистник, расист, убийца детей, народов, братьев, жестокий мегаломан, садомазохист, капризный, злобный обидчик. У тех из нас, кто познакомился с ним в раннем детстве, восприимчивость к его ужасным деяниям притупилась. Но новичок, особенно не утративший свежести впечатлений, способен увидеть картину во всех подробностях. Каким-то образом получилось, что сын Уинстона Черчилля Рэндольф сумел остаться в неведении о содержании Священного Писания до тех пор, пока оказавшиеся вместе с ним в военном лагере Ивлин Во и другой однополчанин, тщетно пытаясь как-то от него отделаться, не поспорили с молодым Черчиллем, что он не сможет одолеть Библию за пару недель. «К сожалению, результат оказался не таким, как мы ожидали. Он никогда раньше не видел ни строчки из Библии и пришел в ужасное возбуждение – беспрерывно зачитывал нам вслух цитаты, восклицая: “Могу поспорить, вы и не подозревали, что в Библии такое может быть!” Или просто хлопал себя по бокам и фыркал: “Боже, какое же дерьмо этот Бог!” Томас Джефферсон, будучи гораздо лучше начитанным, придерживался аналогичного мнения: “Христианский бог – ужасно неприятное создание: жестокий, мстительный, капризный и несправедливый”» (Р. Докинз. Бог как иллюзия. Пер. Н. Смелковой).
Через несколько дней главный раввин послал мне любезные извинения, и я считаю его замечание в студии плодом временного помутнения: случайной ошибкой достойного джентльмена. А вот один из высокопоставленных представителей католичества, с которым мне пришлось дискутировать, кардинал Джордж Пелл, архиепископ Сиднейский, мягко говоря, впечатлил меня намного меньше. Нас стравили в телестудии Австралийской радиовещательной корпорации. Меня заранее предупредили, что Пелл – грубиян и задира: казалось бы, не лучшая слава для высокого чина в церкви, которая провозглашает своим идеалом несколько более великодушные принципы.
Пелл отпускал дешевые шуточки для галерки: джентльмены от религии калибра архиепископа Уильямса, главного раввина Сакса и преподобного Джорджа Койна никогда бы себе такого не позволили. Но Пеллу повезло, что значительная доля публики в студии явно была отобрана из его сторонников: он обладал почти трогательным даром ляпнуть глупость – например, он испортил в остальном достойную тираду о принятии эволюции излишним и ошибочным добавлением, что люди “произошли от неандертальцев”. Или рассказывал байку о том, как “готовил маленьких английских мальчиков…”, и сделал щекотливую паузу, прежде чем продолжить: “… К первому причастию” – пауза затянулась достаточно надолго, чтобы некоторые в аудитории многозначительно захихикали. Куда меньшего снисхождения заслуживали его как будто бы оговорки о сомнении в умственных способностях евреев и его озадаченность тем, что Бог избрал их. Председатель, Тони Джонс, немедленно уцепился за это, и кардиналу пришлось спешно выкручиваться изо всех сил. Я позволил ему выкручиваться самому и удержался от соблазна процитировать стихотворный обмен репликами между У. Н. Юэром и Сесилом Брауном: