Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Докинз Ричард

И снова Четвертый канал

После фильма “Преодолевая научный барьер”, снятого в 1996 году, я десять лет не возвращался к съемкам в полнометражных документальных передачах – пока не начал долгое и плодотворное сотрудничество с независимым продюсером и режиссером Расселом Барнсом. Мы с Расселом к настоящему моменту произвели одиннадцать часов документального телевидения, распределенных по пяти разным программам Четвертого канала. Первая была посвящена религии и вышла в 2006 году под названием “Корень всех зол?”. Вопросительный знак был единственной уступкой Четвертого канала: мне название совсем не нравилось. У всех зол нет одного-единственного корня, хотя религия, если уж разгонится на полную мощность, выглядит неплохим кандидатом.

Бюджет фильма, видимо, был довольно щедрым: вся наша съемочная группа съездила в Америку, а также в Иерусалим и Лурд. Лурд, который мы осторожно высмеивали, выступал в роли памятника человеческой легковерности – легковерности, которая у тяжелобольных,

вероятно, возникает от отчаяния. Лалла рассказывала мне, как первый раз побывала в Лурде много лет назад, вместе с актером Малкольмом Макдауэллом (звездой таких фильмов, как “Если…” и “Заводной апельсин”). Они остановили машину на вершине холма, и Малкольм со всех ног понесся вниз, выкрикивая во все горло: “Я могу ходить! Я могу ходить! Я могу ходить!” Отнеслись ли паломники к этому совершенно спокойно – как к очередному чуду, которое и ожидалось согласно их вере и надежде?

Рассел убеждал меня не проявлять скепсиса во время интервью с лурдскими паломниками и просто позволить им рассказывать. Также я беседовал с местным католическим священником. Он сам, похоже, не верил в чудодейственные исцеления, но – и это так типично для религиозного сознания – ему не было дела до того, реальны ли они. Главное, что паломники верили: они могут быть исцелены, и это давало им утешение. Для него истинным чудом была вера паломников. Для меня же настоящее чудо требовало бы настоящего исцеления (если не восстановления ампутированной конечности). Как я отметил, статистика исцелений в Лурде была не выше случайной – но это священника совершенно не встревожило.

Во всех наших фильмах Рассел уговаривал меня держаться вежливо и спокойно во время интервью с креационистами и им подобными. Это все равно что дать им веревку, на которой они сами повесятся. Я проверил этот метод на прочность в другом фильме, который мы позже снимали с Расселом, “Гений Чарльза Дарвина”, для которого брал интервью у Уэнди Райт, президента организации “Женщины, озабоченные судьбой Америки”, влиятельной представительницы креационизма. Она все повторяла: “Покажите мне доказательства, покажите мне доказательства, покажите мне доказательства” – перед лицом очевидных и бесспорных доказательств (если не сказать в зубах у них). Это облетело весь интернет, как и – не могу не заметить – мое терпение перед ее (деланно улыбающимся) лицом. Но не ставлю это в заслугу себе: я всего лишь следовал указаниям режиссера и подавлял свои более естественные и менее джентльменские порывы.

Еще труднее было справиться с ними на некоторых интервью для фильма “Корень всех зол?”, в ходе которых мне пришлось столкнуться с действительно неприятными людьми: например, с Тедом Хаггардом, чья улыбка больше напоминала оскал. Почти все наши американские съемки проходили в Колорадо-Спрингс: этот город был средоточием “движения за духовное возрождение” [77] , а с другой стороны – “Сад богов” [78] у подножия Скалистых гор, сразу за городом, предоставлял величественный фон для монологов на камеру, например, о метафоре горы Невероятности (см. стр. 480). Целые районы нового (и, что удивительно для Америки, унылого) жилья в Колорадо-Спрингс превратились фактически в гетто фундаменталистов, и мы отправились в одно из них, чтобы снять приличную, но наивную молодую семью верных прихожан “пастора Теда”.

77

Под этим названием (англ. Revivalism или Revival) здесь имеется в виду американское движение так называемых евангельских христиан, которое оказало решающее влияние на современную религиозную жизнь США. – Прим. ред.

78

Природный парк в Колорадо-Спрингс.

Тед Хаггард был маленьким человечком в огромной церкви (“был”, потому что с тех пор он пал, но я не буду описывать как – я не склонен к злорадству). Мы в изумлении наблюдали, как его паства на седанах и пикапах стекалась на огромную парковку, сжимая в руках Библии и молитвенники. Мы с еще большим изумлением слушали христианский рок, несущийся из огромных усилителей: люди отплясывали под него, воздев руки к небесам, с блаженными гримасами на одурманенных верой лицах. Наконец, сам пастор Тед прошествовал на сцену, скалясь, как волк, и призвал четырнадцатитысячную паству покорным хором пропеть слово “повиновение”. “ПОВИНОВЕНИЕ”. После службы он приветствовал меня, обняв за плечо, и мы начали интервью. Он выглядел слегка польщенным, когда я сравнил его службу с “нюрнбергским партийным съездом, каким мог бы гордиться доктор Геббельс”, но, справедливости ради, вполне возможно, что он никогда не слышал о Нюрнберге или о Иозефе Геббельсе. Дело пошло хуже, когда я спросил о его понимании эволюции. Но как бы скверно ни шел разговор, плотоядная усмешка не сходила с его лица.

Позже мы с нашим талантливым оператором Тимом Крэггом собирали аппаратуру после того, как Тим снял несколько завершающих кадров на парковке, – и тут к нам на полном ходу подъехал пикап и резко затормозил, едва не сбив нас. За рулем был пастор Тед, и он был разъярен – намного сильнее, чем во время

интервью. Задним числом мы догадались, что сразу после интервью он, скорее всего, отправился гуглить мое имя и выяснил, кто я такой. В любом случае, он распекал нас за то, как мы злоупотребили его гостеприимством – особо упирая на свою щедрость: он поил нас чаем с молоком. Он дважды повторил про молоко. И, что самое странное, он обвинительным тоном сказал мне: “Вы назвали моих детей животными!” Я был слишком озадачен, чтобы ответить. Потом мы со съемочной группой обсуждали, что бы это могло значить. Сошлись на том, что, хоть я и не говорил впрямую о животных или о детях Хаггарда, в представлении креациониста подразумевается, что любой эволюционист считает всех людей животными. И поступает совершенно верно, хотя неясно, почему пастор Тед решил упомянуть своих детей, а не весь род человеческий – не менее странно, чем его одержимость молоком к чаю. Может быть, он имел в виду не собственных биологических детей, а своих прихожан, одурманенных детским “ПОВИНОВЕНИЕМ”? Кто знает.

Хаггард велел нам убираться с его земли и угрожал, кроме всего прочего, захватить отснятые пленки. Съемочная группа восприняла эту угрозу всерьез: когда мы пошли ужинать, мы взяли пленки с собой, а не оставили в гостиничном номере Тима. Отдает паранойей, но Колорадо-Спрингс – такой рассадник религиозного фундаментализма, а “повинующиеся” прихожане пастора Теда столь многочисленны, что, пожалуй, вполне мог существовать некоторый реальный риск.

Там же, в Колорадо, я брал интервью у Майкла Брэя, еще одного священнослужителя (хотя не уверен, какое значение это имеет в Америке: титул “преподобный” можно получить минимальными усилиями, он сопровождается налоговыми льготами и незаслуженным почетом и не требует богословской квалификации – в целом, вообще ничего не требует) [79] . Брэй побывал в тюрьме: он нападал на врачей, проводивших аборты, и я расспросил его о том, как видит это он сам и что об этом думал его друг Пол Хилл, еще один “преподобный”, казненный во Флориде за убийство врача, связанного с абортами. У меня сложилось впечатление, что оба они были искренни и чистосердечно верили в праведность своих убеждений. Хилл в своем последнем слове говорил, что ждет “великой награды на небесах” – это леденящая кровь иллюстрация к часто цитируемому изречению Стивена Вайнберга: “С религией или без хорошие люди могут творить добро, а плохие люди могут творить зло. Но чтобы хорошие люди стали творить зло – для этого нужна религия”. И, действительно, полагаю, что если человек и вправду считает плод “ребенком” (а некоторые, похоже, искренне думают именно так), вы можете выстроить некоторую нравственную аргументацию, оправдывающую то, что он возьмет закон в свои руки. Как бы то ни было, я не мог почувствовать к Майклу Брэю той неприязни, что вызывал во мне Тед Хаггард. Я бы хотел достучаться до него и хоть что-то до него донести, но времени не было. По непонятным причинам он хотел сделать со мной совместную фотографию. Я не понимал зачем и был вынужден отказать ему.

79

Я и сам священник в Вселенской церкви жизни. Сертификат о моем посвящении висит в туалете на первом этаже: его в шутку подарил мне на день рождения Янь Вон. Лоренс Краусс тоже священник этой церкви, и он однажды воспользовался своей квалификацией, чтобы провести церемонию бракосочетания: и его, и молодоженов уверили, что брак имеет юридическую силу. – Прим. автора.

С тем же сочувствием можно отнестись и к “пастору” Кинану Робертсу, у которого я тоже брал интервью в Колорадо, хоть это персонаж и не столь привлекательный. Он заведовал организацией под названием “Адский дом”: там ставили короткие пьесы, призванные до смерти напугать детей перспективой целую вечность жариться в адских кострах. Мы сняли репетиции двух таких пьесок. Главным героем в обеих был сатана: с садистским ревом (“Ха-ха-харрр” в манере баронетов из викторианских мелодрам) он шумно злорадствовал над вечными муками, уготованными разнообразным грешникам – в одной пьесе женщине, идущей на аборт, в другой – лесбийской паре. После репетиций я взял у пастора Робертса интервью. Он сказал, что его целевая аудитория – двенадцатилетние дети. Тут я встал на дыбы и усомнился в том, насколько нравственно угрожать детям вечными муками. Его защита была твердой: в аду настолько ужасно, что оправданы любые меры, направленные на то, чтобы отвадить оттуда людей – даже детей, а может быть, особенно детей. У него не было ответа на вопрос, почему он верит в Бога, способного отправлять детей в ад, или почему он вообще верит в ад. Такова была его вера, и у меня не было прав сомневаться в его вере.

Как и с Майклом Брэем, я мог примерно понять ход его рассуждений. Если человек действительно буквально верит в ад, если он считает аборт убийством и думает, что люди будут вечно гореть в аду, если полюбят представителя своего пола, то, полагаю, можно сказать, что любые предупредительные меры – это меньшее зло, какими бы они ни были жестокими или незаконными. С такой точки зрения трудно представить, как любой искренне верующий человек может не стремиться просветить людей и спасти их от столь тяжкой участи. Сродни тому, как схватить человека и не дать ему упасть с обрыва. Вы чувствуете, что обязаны сделать это – даже если придется действовать резко. Вот еще один пример к максиме Вайнберга.