Оглянись на пороге
Шрифт:
Ну что за наказание?
Вчера она допоздна смотрела «Пилу», фильм невероятно страшный, отчего не спала полночи, с утра вскочила, отвела Аленку в детский сад и, вернувшись домой, решила восполнить недосып, рухнув в постель. И вот уже кого-то принесла нелегкая… Отпирая дверь, она предположила, что за ней не будет ничего хорошего.
Там стоял полицейский. Не тот, что приходил накануне с мерзкими бабами из отдела попечительства, но тоже довольно неприятный.
— Гражданка Иванцова?
— Чего вам? — нелюбезно осведомилась Наталья, злая из-за
— Вы гражданка Иванцова?
— Ну я. А вам чего? Опять явились проверять, как моя дочка живет? Так нет ее. В садике с самого утра.
— Дочка? — вполне натурально удивился полицейский. — Какая дочка?
— Моя.
— Я понял, что ваша. При чем тут ваша дочка?
Разговор напомнил Наталье известную сказку про белого бычка. Она нахмурилась и спросила:
— Вы мои жилищные условия пришли проверять? Или оценивать мою аморальность? И где ваши помощницы из отдела опеки?
Полицейский чуть заметно вздохнул.
— Нет. Я вообще-то по совершенно другому вопросу. Позволите войти?
— Входите, — досадливо ответила Наталья. — Куда вас девать… Нет, нет, на кухню проходите, я сейчас…
Выходить к менту (полицейскому, одернула она себя) в старом, но чертовски удобном халате не годилось. Уж больно он был неказистым, да и пуговица на груди давно оторвалась, открывая больше, чем положено. Она метнулась в спальню, вытянула из шкафа полупрозрачную шелковую хламиду, которую надевала исключительно для интимных свиданий. Выглядела вещь отлично, облегая в нужных местах и скрывая ненужные, снималась легко, буквально за секунду. Выходя из комнаты, женщина бегло глянула в зеркало, пригладила сбившиеся влево кудри и выдала отрепетированную улыбку.
Полицейский ждал на кухне, скучал, едва ли не ковыряя в носу. Пока он ее не замечал, Наталья быстренько оглядела его с ног до головы, прищурясь, словно в прицел.
Ничего особенного. Бюджетник, лет тридцать, перспектив — ноль. Как мужик совершенно неинтересен. Весь какой-то белесый, невзрачный, с волосиками неопределенного серо-желтого оттенка, плоскими, глубоко посаженными глазами и носом картошкой. Наверняка лет десять-пятнадцать назад щеки сверкали, как два красных яблока, а сейчас румянец исчез, растерялся по суровой ментовской дороге, уступив место желтушной серости.
Облапошить такого — раз плюнуть!
— Слушаю вас, — сказала Наталья, входя, и на всякий случай посмотрела призывно, слегка улыбаясь. Он не отреагировал, и тогда она уселась напротив, закинула ногу на ногу, ожидая привычной реакции. Полицейский осторожно глянул на восхитительные, круглые, гладкие коленки и торопливо отвел глаза. Наталья хмыкнула. Ну что, поплыл, касатик? То-то!
— Я вас к себе повесткой вызывал, — строго сказал касатик.
— Когда?
— Пару дней назад.
— Я ничего не получала, — бесстыдно соврала Наталья. Повестки действительно были засунуты в дверь, но она, справедливо подозревая, что придется оправдываться бог знает в чем, предпочла проигнорировать
— Ну, я так и предположил, — кивнул полицейский, почесал в затылке и раскрыл свою кожаную папочку, идентичную той, с которой приходил участковый. — Собственно, дельце у меня пустяковое.
Наталья приободрилась и спросила:
— А как вас зовут?
— Меня?
— Ну, как меня зовут, я в курсе, да и вы тоже.
— Меня зовут оперуполномоченный старший лейтенант Антипкин, — представился полицейский.
— А по имени-отчеству?
— Владимир Борисович.
— Очень приятно, — томно сказала Наталья и похлопала ресницами. — Может быть, чайку?
— Спасибо, не стоит.
— Ну что вы, меня это совсем не затруднит…
Она взмыла со стула, представив себе, что двигается легко, словно пестрая бабочка, ринулась к столешнице, включила чайник, вынула чашки, позволяя любоваться собой со спины. Ей казалось, что взгляд оперуполномоченного щекочет ее кожу где-то в районе стройных лодыжек, передвигаясь выше, к тугой попке, бесстыдно откляченной назад.
— Вам с сахаром?
— Нет, мне черный.
— Или кофе?
— Можно и кофе, но тоже без сахара. Наталья Яковлевна…
Она поставила дымящиеся чашки на стол, подала сахарницу и печенье в плетеной вазочке, нагибаясь так, что он наверняка заглянул в вырез, разглядывая ничем не скованные груди.
— Просто Наталья.
— Хорошо… Наталья, скажите, вам знакома Алла Сергеевна Морева?
— В первый раз слышу, — помедлив секунду, ответила она, усаживаясь напротив. — А что?
— На нее напали в соседнем подъезде. Вы, наверное, знаете.
— А, ну да, — поморщилась Наталья. — Точно, во дворе вроде бабки о чем-то таком трепались, но я не прислушивалась. Меня эти вопросы как-то не очень интересуют. Вы, Володя, простите за откровенность, но мне и правда все равно. Ну, тюкнули кого-то по голове, мне-то что за дело?
Она откусила от печенья и мило улыбнулась, запила печенье чаем и немного поболтала ногой в воздухе. Антипкин на ее выбрыки особого внимания не обратил, и это показалось немного обидным, поскольку во всех фильмах это срабатывало.
Может, закурить, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте»? А когда он сделает ей замечание, презрительно сказать: «И что? Вы меня за это арестуете?» А, нет, не получится! Она же у себя дома и может курить сколько влезет, он и не пикнет…
— То есть Мореву не знаете?
— Нет.
— А сами тем вечером чем занимались? — равнодушно спросил Антипкин.
Наталья насторожилась.
— Это же двадцать второго произошло?
— Двадцать первого. Вечером.
Она немного подумала, снова поболтала в воздухе ногой, обутой в тапку, и, растягивая гласные, лениво ответила, старательно скрывая смутное беспокойство. Ведь именно в тот вечер она ябедничала Лехе на обидчиков и даже просила его кое с кем разобраться. Но при чем тут какая-то посторонняя тетка?