Оглянись на пороге
Шрифт:
Он комично сложил руки, словно молясь, да еще брови свел домиком, отчего Ирина расхохоталась, а потом махнула рукой.
— Ну, было, — нехотя призналась она. Влад радостно забил в ладоши.
— Ой, ну молодец! Ну, и как? Каков он в постели?
— Ты сдурел, что ли? — возмутилась она. — Не хватало еще с тобой эти моменты обсуждать!
— Можно подумать, тебе есть с кем это обсудить, — пожал плечами Влад. — Подружки далеко, а я-то вот, под боком, самый верный и надежный человек. Так что давай, колись.
— Да не
Коллега разочарованно надул губы и стал демонстративно размешивать сахар в кружке, старательно гремя ложкой.
— Чернова, ты какая-то неинтересная личность, — вздохнул он. — Нет в тебе человечинки. Чего ты как мумия в корсете, все в себе, все под панцирем? Не скучно так жить?
— Не скучно, — отрезала она.
— Ну и живи, — обиделся Влад и даже с места поднялся, демонстрируя высшую степень разочарования. Поскольку она не попыталась его остановить, он пошел к дверям, высоко задрав голову.
— В клуб сегодня пойдешь? — спросила Ирина удаляющуюся спину. — Димка там играть будет.
— Не знаю, — высокомерно ответил Влад, слегка повернув голову. — Посмотрю на ваше поведение.
— Ну, смотри.
Остаток дня она думала о предстоящем концерте и волновалась, что ей не понравится Димкин вокал или песни и она останется разочарованной. Все-таки профессия накладывала на ее восприятие особый отпечаток, и очень многие вещи Ирина рассматривала сквозь призму мелодии, оставаясь чуткой к любой фальши. И видеть несовместимое с музыкой ей никак не хотелось.
«Буду терпеть, — решила она. — И хвалить. Безудержно и льстиво. В конце концов, можно часок и потерпеть, даже если общее впечатление будет ужасным».
Он позвонил в шесть и, лихорадочно извиняясь, сообщил, что у них невероятная запарка с аппаратурой и забрать ее не получится.
— Ир, ты приходи прямо туда. Начало в одиннадцать… Что? — переспросил он куда-то в сторону. — А, мне подсказывают, что в десять. Придешь?
— Приду, конечно, — ответила она. — В десять так в десять.
Мать позвонила сразу после того, как Ира повесила трубку, и спокойно сообщила:
— Я дома.
— Как — дома? — испугалась дочь. — Ты же должна лежать!
— Я и лежу, — усмехнулась Алла в трубку. — Только дома. В нем, как известно, и стены помогают, да я и чувствую себя хорошо.
— Ты с ума сошла? — заорала Ирина. — У тебя там и еды никакой нет, и вообще… Кто тебя забирал?
— Да не волнуйся ты, меня Леня отвез.
— Какой еще Леня?
— Ну, Леня, ученик мой. Помнишь, он нам всю мебель перевозил. У которого сейчас контора по грузоперевозкам.
— Не помню.
— Ну и неважно. Я позвонила, он меня и забрал, аккуратно, как концертный рояль.
— Мне почему не позвонила?
— Зачем? — удивилась Алла. — Ты же на работе. Я и сама в состоянии справиться. Леня меня в квартиру завел, на диван я без посторонней
— Ничего не в порядке! Кто за тобой ухаживать будет?
— Не надо за мной ухаживать, — сурово сказала Алла. — Сегодня обойдусь, а завтра рано утром отец приезжает. Потому и слиняла из больницы. Представляешь, что с ним будет, если он узнает, что я в больнице с пробитой головой? Да его рядом положат тут же.
— Я сейчас занятия закончу и приеду.
— Приезжай, посидишь со мной немного. Только не торопись. Я спокойно валяюсь тут, тяжести не таскаю, обои не переклеиваю.
Закончив занятия на полчаса раньше, Ирина прилетела к дому матери, открыла двери своим ключом и вошла. Алла лежала на диване и смотрела телевизор.
— Чего так рано-то? — поморщилась она, переведя взгляд на дочь. — Уроки отменила, что ли?
— Да ладно.
— Ничего не ладно. Люди тебе деньги платят, между прочим.
— Мам, хоть сейчас не ворчи, — взмолилась Ирина. — Я поесть привезла.
Она споро разогрела суп, порубила овощи и, пока Алла ела, быстро навела относительный порядок: смела пыль и протерла пол.
— Ладно, хоть отец тебя не видел такой, — рассеянно сказала дочь. — Ты права, его бы скрутило сразу. А так увидит, что с тобой все более-менее в порядке, не будет волноваться сильно.
— Будет, — улыбнулась Алла. — Он всегда волнуется. Но хоть не до приступа.
Они пили чай под телевизор, в котором шло глупое кино об отечественных супергероях, спасающих мир от разгулявшейся преступности, косились друг на друга с подозрением, и у каждой на языке вертелись свои вопросы.
— Мам, — робко сказала Ирина, грея руки кружкой с теплым чаем, — а вы с папой всегда друг за друга переживаете, правда?
— Правда, — ответила та. — Переживаем. У нас ведь поначалу жизнь… нелегкая была, как у всех. Сколько раз я слышала, что мы не пара и не можем быть вместе. Да ты и сама подумай: он — номенклатурщик, белая кость, тогдашняя элита, партийный, идейный. У него и невеста тогда была под стать, на заводе работала, передовик производства. А я — рядовая балерина, лебедица из последнего ряда, массовка, никто… Это уж потом я… вознеслась на почве семейных отношений и связей. А не будь Коли, вышла бы на пенсию в тридцать шесть и прозябала бы сейчас черт-те где…
— Они ведь были против вашего брака, да? Бабушка с дедушкой.
Алла криво усмехнулась.
— Все против были. Мои-то не вмешивались, а его мамаша, свекровушка ненаглядная, всю жизнь аспидом шипела, всем я плохая была… Сколько вытерпела от них, никому не пожелаю! Но Коля меня всегда защищал, хотя ему тоже было туго. Метался меж двух огней. И знаешь, мы боролись, отбивались как могли, потому что есть, доча, такая штука, как любовь. Сука-любовь, от которой никуда не денешься. И будешь ради нее все терпеть. А почему ты спросила?