Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)
Шрифт:
— Пан Заглоба зарубил Бурлая, — заметил Скшетуский.
— Это храбрый муж, — ответил Жендзян. — Я еще такого не видывал; всегда так: один бывает храбр, другой — речист, третий — ловок, а у пана Заглобы все это есть. Но хуже всего пришлось нам в лесах за Проскуровом, когда на нас напали татары. Пан Володыевский и пан Заглоба остались, чтобы задержать погоню, я же поскакал с княжной в сторону, к Константинову, минуя Збараж; я думал, что татары, убив рыцарей, направятся за нами, в сторону Збаража. Уж и не знаю, как Бог в своем милосердии спас и пана Во-лодыевского, и пана Заглобу… Мне казалось, что их непременно изрубят. Тем временем мы с княжной бежали между войсками Хмельницкого, который шел со стороны Константинова, и Збаражем, куда
— Они не пошли туда, потому что их разбил пан Кушель. Ну, говори скорее!
— Если бы я это знал. А ведь я не знал, и потому мы с княжной мчались между татарами и казаками, как в ущелье. К счастью, край был пустынный, мы нигде не встретили ни одного человека: ни в деревнях, ни в местечках, все бежали от татар, кто куда мог. Но у меня душа замирала от страха, как бы нас не захватили, что в конце концов и случилось.
— Как же так? — спросил Скшетуский.
— Да так. Я наткнулся на казацкий разъезд Донца, брата той Горпины, у которой была княжна. К счастью, он меня хорошо знал, так как видел вместе с Богуном. Я передал ему поклон от сестры, показал пернач Богуна и рассказал, что Богун послал меня за княжной и ждет за Влодавой. Донец был другом Богуна и знал, что его сестра сторожит княжну, и поверил. Я думал, что Донец отпустит и еще даст что-нибудь на дорогу, а он сказал: "Там собирается ополчение, и ты можешь попасть в руки ляхов, а потому останься со мной, поедем к Хмельницкому; в лагере панна будет в безопасности, так как сам Хмельницкий будет беречь ее для Богуна". Только он мне это сказал, я помертвел, — как ему ответить? Вот я и говорю, что Богун ждет ее и что под страхом смерти я должен сейчас ее увезти. А Донец говорит: "Так мы дадим знать Богуну, а ты не уезжай, потому что там ляхи". Мы с ним заспорили. Наконец он сказал: "Странно мне, что ты так боишься идти с нами, — уж не изменник ли ты?" И вот тогда я понял, что не остается ничего другого, как ночью убежать от него, потому что он стал меня подозревать. С меня сошло тогда семь потов. И вот я все подготовил к бегству, как вдруг ночью на казаков напал пан Пэлка.
— Пан Пэлка? — проговорил, сдерживая дыхание, Скшетуский.
— Да. Это был славный воин, он недавно пал в битве, царствие ему небесное. Не знаю, смог ли бы кто-нибудь так ловко производить разведку под самым носом неприятеля, как он, разве что пан Володыевский. Так вот пришел пан Пэлка, разбил весь отряд Донца, а его самого взял в плен и две недели тому назад посадил на кол. Так ему и надо. Но и с паном Пэлкой у меня было немало хлопот, этот человек ужасно любил женщин… Я боялся, как бы княжна, избегнув обиды от казаков, не испытала худшей от своих, и потому сказал ему, что это родственница нашего князя. А пан Пэлка, надо вам знать, как только вспоминал князя, то снимал шапку и каждый раз высказывал желание поступить к нему на службу. Узнав, что княжна — родственница князя, он стал относиться к ней с большим уважением и проводил нас до Замостья, а там ксендз Цецишовский (это очень благочестивый человек) взял нас под свою опеку и поместил княжну у сандомирской каштелянши, пани Витовской.
Скшетуский глубоко вздохнул, потом бросился на шею Жендзяну.
— Ты будешь мне другом, братом, а не слугой! — сказал он. — А теперь едем. Когда пани Витовская предполагает здесь быть?
— Через неделю после моего отъезда, — а прошло уж десять дней; вы были без памяти восемь дней.
— Едем, едем! — повторил Скшетуский. — Я не могу усидеть от радости.
Но лишь только он сказал это, как послышался лошадиный топот, и двор наполнился всадниками. В окно Скшетуский заметил прежде всего старого ксендза Цецишовского, а возле него исхудалые лица Заглобы, Володыевского, Кушеля и других знакомых в сопровождении княжеских драгун. Раздались веселые восклицания, и через минуту толпа офицеров с ксендзом во главе вошла в комнату.
— Мир заключен под Зборовом! Осада снята! — воскликнул священник.
Об этом Скшетуский
— Нам сказали, что ты жив, — кричал Заглоба, — но тем большая для нас радость, что мы видим тебя здоровым! Мы нарочно приехали сюда за тобой… Ян, ты даже подумать не можешь, какую стяжал славу и какая тебя ждет награда…
— Король наградил, — промолвил ксендз, — но король королей дал большую награду.
— Я уж знаю, — ответил Скшетуский. — Да наградит вас Бог! Жендзян мне все рассказал.
— И ты не задохнулся от радости? Тем лучше. Vivat Скшетуский, vivat княжна! — кричал Заглоба. — Ян, мы не проронили о ней ни слова, так как не знали, жива ли она. Жендзян ловко удрал. У, хитрая лиса! Слушай, Ян, князь ждет вас обоих. Ого! Мы ездили за ней под самый Ягорлык. Я убил это адское чудище, которое стерегло ее. От вас чуть не убежало ваших двенадцать сыновей, но теперь они не уйдут… Мосци-панове, теперь у меня будут внуки! Жендзян, говори, много ли тебе встретилось препятствий? Представь себе, мы вдвоем с паном Володыевским всю орду остановили! Я первый бросился на весь чамбул. Они прятались от нас в овраги, но ничто не помогло! Пан Михал тоже хорошо сражался… Где же моя дочурка? Дайте мне мою дочурку!
— Да пошлет Бог тебе счастье, Ян! — проговорил Володыевский, опять обнимая Скшетуского.
— Да наградит вас Бог за все, что вы для меня сделали! — У меня слов не хватает! Жизни, крови за это мало! — ответил Скшетуский.
— Дело не в этом! — воскликнул Заглоба. — Мир заключен! Плохой мир, мосци-панове, но делать нечего! Хорошо, что мы ушли из этого проклятого Збаража. Теперь будет спокойствие, мосци-панове. Это ваша работа и моя, если бы Бурлай жил до сих пор, то переговоры не привели бы ни к чему. Поедем на свадьбу! Ян, вперед! Будь молодцом! Ты даже не догадываешься, какой подарок приготовил для тебя князь. Я тебе потом скажу, а теперь где моя дочка, черт возьми! Давайте мне мою дочку! Богун уж не увезет ее, сначала ему придется веревки разорвать! Где моя дочурка?
— Я на коня садился, чтоб ехать ей навстречу, — сказал Скшетуский, — едем, едем, не то голову потеряю!
— Гайда, мосци-панове! Едем вместе с ним. Времени не терять!
— Пани Витовская, должно быть, недалеко, — заметил ксендз.
— Гайда! — воскликнул Володыевский.
Но Скшетуский был уже на дворе и так легко вскочил на коня, точно он давно выздоровел. Жендзян ехал возле него, так как предпочитал не оставаться наедине с ксендзом. Пан Михал и Заглоба присоединились к ним и понеслись во весь опор во главе толпы шляхтичей и драгун в красных колетах, подобно красным лепесткам мака, которые ветер несет по полю.
— Гайда! — кричал Заглоба, пришпоривая коня.
И так мчались они несколько верст и наконец на повороте дороги увидели перед собой ряд возов и колясок, окруженных отрядом в несколько десятков человек. Некоторые из них, увидев вооруженных людей, тотчас подъехали к рыцарям и спросили, кто они такие.
— Свои! Из королевского войска! — крикнул Заглоба. — А кто едет?
— Каштелянша сандомирская! — послышалось в ответ.
Скшетуского охватило такое волнение, что он, сам не зная, что делает, слез с лошади и, шатаясь, стал на краю дороги. Он снял шапку и от счастья дрожал всем телом. Володыевский тотчас соскочил с коня и поддержал ослабевшего друга.
За ними все стали на краю дороги с обнаженными головами, а тем временем приблизились коляски, возы и начали проходить мимо. С каштеляншей сандомирской ехало много разных дам, которые с удивлением смотрели на рыцарей, не понимая, что значит появление их на дороге. Наконец в середине кортежа показалась карета, более нарядная, чем другие; глаза рыцарей сквозь открытые оконца увидели величественное лицо седой дамы, а рядом с ним нежное и прекрасное лицо княжны Курцевич.
— Дочурка! — заорал Заглоба, бросившись к карете. — Дочурка! Скшетуский с нами!.. Дочурка!..