Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
— Pater noster, qui es in coelis! Sanctiflcetur nomen Tuum, adveniat regnum Tuum, fiat voluntas Tua… [36]
Он остановился на минуту и повторил громче и торжественнее:
— Fiat voluntas Tua!..
Воцарилась глубокая тишина.
— Fiat voluntas Tua! — в третий раз произнес ксендз.
Тогда из уст Скшетуского вырвался болезненный, отчаянный стон:
— Sicut in coeli et in terra! [37]
И рыцарь с рыданиями
36
Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя… (лат.).
37
Яко на небеси и на земли! (лат.).
ЧАСТЬ 2
Глава I
Мы должны возвратиться немного назад, к той ночи, когда Скшетуский отправил Жендзяна из Кудака с письмом к старой княгине, иначе нам будут непонятны события происшедшие в Розлогах. Письмо Скшетуского заключало настойчивую просьбу, чтобы княгиня вместе с Еленой уезжала как можно скорей в Лубны, под защиту князя Еремии: война могла вспыхнуть каждую минуту. Жендзян устроился в лодке, которую пан Гродзицкий послал за порохом, и двинулся в путь. Плыли медленно: тяжело грести против течения. Под Кременчугом лодка повстречалась с войском, посланным гетманом под начальством Кшечовского и Барабаша против Хмельницкого. Жендзян имел свидание с Барабашем и рассказал ему, какие опасности угрожают пану Скшетускому при его поездке в Сечь и при этом умолял старого полковника непременно упомянуть о после при встрече с Хмельницким, а затем поехал далее.
В Чигирин наши путники прибыли на рассвете.
У входа в город их окружила стража, допытываясь, кто они такие, и несмотря на ответ прибывших, что они из Кудака, от пана Гродзицкого, едут с письмом к гетману, старшего из лодки и Жендзяна пригласили идти к полковнику.
— К какому полковнику? — спросил старший.
— К пану Лободе. Ему великий гетман приказал всех едущих из Сечи в Чигирин задерживать и расспрашивать.
Жендзян шел смело; он не предвидел ничего дурного, он знал, что тут властвует гетман.
Их привели в дом пана Желенского, где и была квартира полковника Лободы, но, к сожалению, сам полковник только что уехал в Черкассы и передал свою обязанность подполковнику. Долго пришлось ждать; наконец, двери распахнулись, и ожидаемый подполковник показался на пороге.
При виде его Жендзян вздрогнул.
Это был Богун.
Власть гетмана, правда, была еще сильна в Чигирине, но так как Лобода и Богун не перешли до сих пор в лагерь Хмельницкого и во всеуслышание заявляли о своей преданности республике, то великий гетман поручил им надзор над Чигирином.
Богун сел за стол и начал свой допрос.
Старший, который вез письмо пана Гродзицкого, отвечал за себя и за Жендзяна. Молодой подполковник осмотрел письмо и начал подробно расспрашивать, что делается в Кудаке, что там поговаривают;
— Слушай, Богун, — кричал он, — негодяй Допуло утаил свой самый лучший "тройняк". Пошел я с ним в погреб… смотрю: в углу что-то валяется, сено — не сено… спрашиваю: что это? Сухое сено, говорит. Как же, проведешь меня!.. Ну, говорю, ты и ешь свое сено, потому что ты вол, а я твой мед вылью. Вот он! — И пан Заглоба высоко поднял над головой бутылку меда, но вдруг остановился, посмотрел на Жендзяна и поставил бутылку на стол.
— Клянусь Богом, это паж Скшетуского! — воскликнул он.
— Чей? — удивился Богун.
— Пана Скшетуского, который уехал в Кудак, а меня тут перед отъездом таким лубенским медом угощал… Уж и мед это был! Ну, что твой пан? А? Здоров он?
— Здоров и приказал вам кланяться, — ответил смешавшийся Жендзян.
— Славный он человек, рыцарь в полном смысле слова. А ты как попал в Чигирин? Зачем тебя отправили из Кудака?
— У пана Скшетуского есть дело в Лубнах; вот он и послал меня туда. Да, кроме того, мне в Кудаке и делать было нечего.
Богун, до того времени внимательно всматривавшийся в лицо Жендзяна, сказал:
— И я твоего господина знаю, видал его в Розлогах. Жендзян покачал головою и, точно не дослышав, переспросил:
— Где?
— В Розлогах.
— Это у Курцевичей, — пояснил Заглоба.
— У кого? — вновь спросил Жендаян.
— Я вижу, что ты, милый, оглох, — сухо заметил Богун.
— Да мне спать хочется.
— Успеешь еще выспаться. Твой господин послал тебя в Лубны?
— Как же, как же, в Лубны!
— Должно быть, там у него какая-нибудь зазноба живет, — вставил Затлоба, — вот он ей и посылает свой поклон.
— Почем я знаю, может быть, живет, а может быть, и нет, — ответил Жендаян и поклонился Богуну и пану Заглобе. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! — продолжал Жендаян, собираясь выйти из комнаты.
— Во веки веков! — закончил Богун. — Да ты подожди, миленький, не торопись. Зачем ты утаивал от меня, что служишь пажом у пана Скшетуского?
— Вы не спрашивали меня, а я думаю: зачем я буду говорить? Слава Отцу и Сы…
— Подожди, говорю я тебе! Письма какие-нибудь везешь с собою?
— Писать кому угодно — дело пана Скшетуского, а мое дело вручить письмо тому, кому оно назначено. А затем позвольте мне проститься с вами.
Богун нахмурил брови и ударил в ладоши. Два стражника вошли в комнату.
— Обыскать его! — крикнул Богун, указывая на Жендзяна.
— Господи Боже мой! Да это насилие! — плакался Жендзян. — Я шляхтич, хотя и паж, а вы будете отвечать за такой поступок.
— Богун, да оставь ты его! — начал было уговаривать пан Заглоба, но один из стражников в это время нашел в одежде Жендзяна два письма и подал их подполковнику.