Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
Всадник теперь приблизился на тридцать шагов.
— Стой! — загремел пан Заглоба, прицеливаясь.
— Кто таков?
Всадник остановил коня и приподнялся в седле.
— Пан Заглоба!
— Плесневский, слуга старосты из Чигирина? Что ты тут делаешь? Куда несешься?
— Пан Заглоба! Поворачивайте назад, за мною. Несчастье! Гнев Божий, суд Божий!
— Что случилось? Говори.
— Чигирин занят запорожцами. Крестьяне режут шляхту. Суд Божий!
— Господи, помилуй! Что ты мелешь?.. Хмельницкий?
— Пан Потоцкий разбит, пан Чарнецкий в плену. Татары идут с казаками. Тугай-бей…
—
— Барабаш погиб, Кшечовский перекинулся к Хмельницкому. Кривонос еще вчера ночью пошел на гетманов, Хмельницкий — сегодня утром. Сила страшная. Весь край в огне, крестьяне восстают повсюду, кровь льется рекою. Бегите!
Пан Заглоба вытаращил глаза, раскрыл рот и задумался так, что слова не мог вымолвить.
— Бегите! — повторил Плесневский.
— Иисус, Мария! — простонал пан Заглоба.
— Иисус, Мария! — прошептала Елена.
— Бегите, времени нет.
— Куда? Куда?
— В Лубны.
— И ты туда?
— Туда. К князю-воеводе.
— А, пропади все пропадом! — крикнул пан Заглоба. — А гетманы где?
— Под Корсунем. Но Кривонос, вероятно, теперь уже бьется с ними.
— Кривонос ли, Прямонос, все равно, черти бы его взяли! Значит, туда и ехать незачем?
— Как в пасть ко льву, на верную гибель.
— А тебя кто послал в Лубны? Твой господин?
— Пан умер, а меня кум мой, запорожец, спас от смерти и помог бежать. В Лубны я еду потому, что не знаю, куда мне и спрятаться…
— Розлоги объезжай стороною. Там Богун. Он тоже хочет присоединиться к восстанию.
— О, Боже мой! В Чигирине поговаривают, что не сегодня завтра крестьяне поднимутся во всем Заднепровье.
— Может быть, может быть! Ступай же своей дорогой, куда хочешь, а я уж о своей шкуре подумаю.
Плесневский ударил коня нагайкой и ускакал.
— Розлоги-то объезжай! — крикнул ему вслед пан Заглоба. — Если Богуна встретишь, не говори, что меня видел. Слышишь?
— Слышу, — ответил Плесневский. — С Богом! — и он скрылся вдали.
— Ну-у… — протянул пан Заглоба, — вот так чертовщина! Приходилось мне бывать в переделках, но в таких еще никогда. Впереди Хмельницкий, сзади Богун… Если так, я не дал бы и медного гроша ни за свой тыл, ни за свой фронт, ни за всю свою шкуру. Глупо я сделал, что не поехал с вами в Лубны, но об этом поздно рассуждать. Тьфу! Тьфу! Весь мой мозг теперь годен разве на то, чтобы им сапоги смазывать. Что делать? Куда деваться! Во всей республике, кажется, нет угла, где бы человек мог умереть своею смертью. А я в этом важном деле не нуждаюсь ни в чьих услугах.
— Пан Заглоба! — сказала Елена. — Мои братья, Юрий и Федор, теперь в Золотоноше. Может быть, от них можно получить хоть какую-нибудь помощь.
— В Золотоноше? Подождите… Я познакомился в Чигирине с паном Унежицким, у которого под Золотоношей два имения. Что делать? Если все другие пути для нас закрыты, пойдем по этому. Только нужно сойти с тракта. Степью и лесами пробираться безопасней. Если бы нам удалось спрятаться где-нибудь хоть на неделю… В это время гетманы покончат с Хмельницким, и на Украине вновь водворится порядок.
— Не для того же Бог нас спас от рук Богуна, чтобы мы погибли. Надейтесь.
— Подождите еще. Какая-то новая сила вступает в меня. Мне приходилось бывать в разных неприятных положениях.
По мере удаления в степь травы становились все выше и выше. Лошади еле переступали и вскоре совершенно выдохлись.
— Если мы хотим, чтобы кони служили нам дальше, — сказал Заглоба, — нам нужно спешиться и расседлать их. Пусть отдохнут немного. Кажется, отсюда недалеко до Кагамлика. Там хорошо. Нет ничего лучше, как очереты: спрячешься в них — и сам дьявол тебя не отыщет. Только не заблудиться бы нам.
Он слез с коня, помог сойти Елене и начал доставать из вьюков припасы, которыми благоразумно загрузился в Розлогах.
— Нужно подкрепиться, дорога дальняя. Дайте, княжна, какой-нибудь обет святому Рафаилу, чтобы мы благополучно добрались до места. В Золотоноше все-таки маленькая крепость; может, в ней и гарнизон какой-нибудь стоит. Плесневский говорит, что и в Заднепровье народ поднимается. Гм! Тут ничего нет невероятного, здесь они все охочи до бунтов. Заднепровьем же правит рука князька, а это чертовски тяжелая рука! У Богуна спина здоровая, но если эта рука опустится на нее, то пригнет к самой земле… Кушайте же.
Пан Заглоба вытащил кусок мяса, подал его Елене и потом положил перед нею ломоть хлеба.
— Кушайте, княжна… "Если в брюхе пусто, в голове горох с капустой" — говорит пословица. Вот в нашей-то голове натощак и образовался "горох с капустой", когда мы решили ехать не на Лубны. Впрочем, об этом нечего толковать! Князь теперь уже, вероятно, двинулся за Днепр, на помощь гетманам. До страшных времен дожили мы, потому что междоусобная война всего страшнее. Нет такого места, куда бы мог скрыться мирный человек. Мне было бы лучше избрать духовную карьеру, потому что я человек спокойный и воздержный, да судьба решила иначе… Господи ты Боже мой! Был бы я теперь краковским каноником и распевал бы обедню… а голос у меня, доложу я вам, очень хороший. Но, увы! С молодых лет меня вела другая звезда. О, вы не поверите, каким я был красавцем! Бывало, посмотришь на какую-нибудь молодуху, ус этак закрутишь… ну, и кончено дело. Скинь мне лет двадцать, ей-Богу, несдобровать бы тогда пану Скшетускому!.. Я не удивляюсь, что молодые люди готовы из-за вас горло друг другу перерезать. Пан Скшетуский… 01 Он тоже забияка не последней руки. Помню его столкновение с Чаплинским. Правда, у вашего жениха немного шумело в голове, но он как возьмет того за шиворот, как." извините за выражение… треснет им в двери, так, поверите ли, все кости ему переломал. Старик Зацвилиховский отзывается о вашем петушке с великим уважением, говорит, что он славный рыцарь, любимец князя-воеводы, да я и сам как-то имел случай удостовериться в справедливости его слов… 0x1 Как жарко становится! Хотя мне необыкновенно приятно ваше общество, я дал бы Бог знает что, чтобы быть сейчас в Золотоноше. Но теперь я вижу, что днем нам придется сидеть в траве, а ночью ехать. Только одного я не знаю: выдержите ли вы все эти тяготы?