Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)
Шрифт:
Пан Заглоба замолчал на минуту и в молчании прошел несколько шагов, но потом опять спохватился:
— Помните же, княжна, что я вам сказал. Если у вас кто-нибудь что-нибудь спросит, укажите на меня и скажите: гм! га! га! Я заметил, вы быстро соображаете, а тут дело вдет о вашей жизни. Нам бы только повстречаться с княжеским или гетманским полком, тогда мы прямо бы заявили, кто мы таковы, особенно если найдется офицер из знакомых пана Скшетуского. А это что? Кажется, огонь там, внизу? Ага! Кузница! Да там и народу немало; пойдемте туда.
В самом начале оврага стояла кузница и сыпала
Он подошел к толпе, гудящей перед кузницей. То были крестьяне, по большей части пьяные. Все они держали в руках палки с насаженными косами или остриями копий. Кузнецы занимались исключительно оттачиванием кос и приготовлением наконечников.
— Эй, дед! Дед! — зашумела толпа.
— Слава Богу! — промолвил пан Заглоба.
— Во веки веков!
— Скажите, детки, это Демьяновка?
— Демьяновка. А что?
— Да мне говорили по дороге, — продолжал дед, — что тут живут добрые люди, деда примут, накормят, напоят и денег дадут. Я стар, иду издалека, а мой поводырь дальше идти не может. Он, бедный, немой, старика водит, потому что я ничего не вижу, слепец я несчастный! Бог вас благословит, добрые люди, святой Николай чудотворец и святой Онуфрий. Еще одним глазом я чуть-чуть вижу, а в другом ночь вечная; так вот и хожу с торбаном, пою песни, и живем мы, как птицы небесные, по милости добрых людей.
— А откуда ты, дед?
— Ой, издалека, издалека. Только дайте отдохнуть… Тут у кузницы, я вижу, лавка. Садись и ты, — он обратился к Елене. — Мы из-под Лядовы, добрые люди. Только из дому мы давно-давно вышли, а теперь идем с праздника из Броварков.
— Что там слышно хорошего? — спросил старый крестьянин с косой в руках.
— Слышали, слышали много, а что хорошего, не знаем. Народу там перебывало много. О Хмельницком говорили, что атаманского сына и его рыцарей побил. Слышали также, что на русском берегу народ поднимается на панов.
Толпа поселян окружила пана Заглобу, который, сидя около княжны, время от времени перебирал струны гусель.
— Так ты слышал, что поднимается?
— Да, горькая наша доля!
— И говорят, что конец ей будет?
— В Киеве, в алтаре нашли письмо от Христа. И написано там, что будет война страшная и великое кровопролитие во всей Украине.
Окружающие еще теснее столпились возле пана Заглобы.
— Так ты говоришь, что письмо было?
— Как же, было, было! О войне, о кровопролитии… Я бы вам и еще рассказал, да у меня в горле пересохло.
— А вот мы тебе сейчас и горилки принесем… Выпей и рассказывай. Вы, старики, гусляры, повсюду бываете и все знаете. И до тебя были у нас и сказали, что на панов придет от Хмеля погибель. Вот мы
Заглоба выпил чарку, крякнул и проговорил:
— А кто вам сказал, что начинать пора?
— Мы сами хотим!
— Начинать! Начинать! — раздались многочисленные голоса. — Коли запорожцы панов побили, так начинать!
Крепкие руки энергично подняли вверх косы, но все ждали, что скажет "дид". Дед молчал-молчал и, наконец, спросил:
— Вы чьи люди?
— Мы князя Еремы.
— А кого вы будете резать?
Крестьяне переглянулись между собою.
— Его? — спросил дед.
— Не осилим…
— Ой! Не осилите, детки, не осилите! Бывал я и в Лубнах и видел своими глазами. Страшный он! Как крикнет — лес валится, ногою топнет — овраг вырастает. Его и король боится, и гетманы слушаются, и все его боятся. А войска у него больше, чем у хана и у султана. Не осилите, детки, не осилите. А вы еще того не знаете, — я-то знаю, — ему все ляхи придут на помощь, а пословица говорит: что лях — то сабля!
В толпе воцарилось угрюмое молчание; дед снова провел рукою по струнам торбана и продолжал, подняв голову вверг
— Идет князь, идет, а за ним столько знамен и хоругвий, сколько звезд на небе или ковыля в степи. Летит перед ним ветер и плачет, а знаете, детки, о чем он плачет? О нашей доле он плачет. Летит перед ним смерть с косою и звенит… а знаете вы, на чью шею наточена эта коса? На нашу шею, детки.
— Господи, помилуй! — раздались в толпе тихие, испуганные голоса.
И снова молчание, только из кузницы доносился звук ударов молота.
— Кто здесь управляющий у князя? — спросил дед.
— Пан Гдешинский.
— А где он?
— Убежал.
— Зачем же он убежал?
— Он слышал, что для них косы да копья куют… испугался и убежал.
— Тем хуже; он о вас князю скажет.
— Что ты, дед, каркаешь, как ворон? — возмутился старый крестьянин. — А мы так думаем, что панам конец пришел. И не будет их ни на русском, ни на татарском берегу; ни панов, ни князей, только казаки, вольные люди будут… и брать с нас ничего не будут, и жидов не будет… Ты сказал, что так написано в том письме от Христа. А Хмель такой же сильный, как и князь.
— Дай ему Боже, — вздохнул дед. — Тяжела наша доля, а прежде иначе бывало.
— Чья земля? Князя. Чья степь? Князя. Чьи стада? Князя, А прежде был Божий лес, Божья степь; кто первый пришел, тот и взял, и никому не кланялся. А теперь все панское да княжеское…
— Все ваше, детки, — сказал дед, — но я вам одно скажу: сами знаете, что не осилите князя; кто хочет панов резать, пусть здесь не остается, а бежит к Хмелю, и сейчас, завтра, потому что князь уже в дороге. Если ему пан Гдешинский наговорит про Демьяновку, то князь вас не пожалеет, всех вас до последнего вырежет… Лучше ступайте к Хмелю. Чем больше вас будет, тем Хмелю будет легче. Ох, и тяжело же ему! Впереди гетманы и все коронные войска, а позади князь, который сильнее всех гетманов. Спешите, детки, на помощь Хмелю и запорожцам… а ведь они за вашу свободу и ваше добро с панами бьются. И от князя уйдете, и Хмелю поможете.