Огненная арена
Шрифт:
— Аман, дорогой мой, не сердитесь… Я сейчас же уйду… Умоляю вас, Аман, не говорите Черкезу!
— Ханум, долг обязывает меня обо всем, что видели мои глаза, сказать старшему брату… До свиданья…
Аман круто повернулся и ушел. Зиновий Кац сидел с разинутым ртом и не знал, что ему дальше делать. Галия всхлипнула, вынула из сумочки платочек, утерла глаза и выбежала из кабины. Она не помнила как оказалась на улице и каким путем добралась до дому. Все ее существо было пронизано стыдом и страхом за будущее. Она не знала — что с ней станется, но прекрасно понимала, какая кара нависла над её бедной головушкой. Войдя во двор, Галия проскочила мимо женщин
И вместе с темнотой вползла в комнату невероятная жуть. Галия сидела на кровати при зажженной свече и все время думала: «А если Аман напьется и сам зарежет меня, в отместку за позор старшего брата? О аллах, аллах, смилуйся над несчастной!»
Аман и Ратх возвратились в двенадцатом часу ночи, когда все спали. Ратх тотчас разделся и залез под одеяло. А Аман словно и не собирался ложиться. Он закурил, вышел за порог, вновь вернулся, испуская какие-то судорожные вздохи. Ратх поинтересовался:
— Что-то с тобой сегодня творится, Аман? Рассеянный какой-то. Я думал, ты слетишь с лошади, когда делал сальто. Едва устоял на панно.
— Да нет, ничего… Просто мысли всякие, — отозвался Аман и вновь вышел за порог.
— Аман, ты скоро ляжешь? — вновь окликнул его Ратх.
— Ты спи, я немного подышу свежим воздухом. Аман курил, прохаживаясь взад-вперед перед дверью
И с тоской поглядывал на едва светящееся, завешенное окно Галии. Но вот он решительно бросил папироску, раздавил ее каблуком, огляделся по сторонам и тихонько поднялся на веранду. Крадучись, он подошел к двери Галии. Кажется, она не была заперта. Аман потянул за ручку и дверь поддалась, чуточку скрипнув. Галия полулежала на кровати.
— Аман! — вскинулась она, испугавшись. — Аман, ради аллаха.
— Тише, ханум, — проговорил он заплетающимся языком. — Я только что вернулся из цирка и еще никому не успел рассказать.
— Аман… Но ты же мужчина… Неужели мужчина способен на предательство?
— Предательство? — усмехнулся он и облизнул сухие губы. — Вы считаете, что заступиться за честь родного брата, это предательство?
— Аман, но разве ты не знаешь, как несправедлив ко мне твой брат? Разве тебе неизвестно, сколько обид терплю я от него?
— Мне все известно, Галия. Но ты-то знаешь, что тебя не только Черкез, но и все наши женщины не любят? И дело тут не только в том, что ты опозорила его в цирке. Ты позоришь его тем, что уже два года живешь с ним, а у вас все еще нет ребенка. Об этом только и судачит Нартач-ханым.
— Я не виновата в этом, Аман. Еще неизвестно, кто виноват, он или я.
— И ты, значит, решила проверить с чужим мужчиной свою невиновность? — Аман злорадно засмеялся.
— Не кощунствуй, Аман…
— Эх, Галия, Галия… Если тебе не по нраву Черкез, неужели надо искать мужчину на стороне? Разве не нашлось бы среди своих?
— Аман, о чем ты говоришь?
— Ты виновата, красавица… Виновата — понимаешь? — Аман приблизился к ней и властно взял ее вялую, совершенно безвольную руку. — Неужели я хуже того?
— Аман, опомнись… Что ты делаешь?
— Галия, молчи… Не говори больше ни слова… Я
Галия лежала молча с закрытыми глазами. Ее била нервная дрожь и она никак не могла успокоиться. Тогда Аман, оглядев ее нагое тело, погасил свечу и снова лег рядом.
Ратх тем временем думал: куда же девался Аман. Прошел час, второй, а его все нет и нет. Неужели ушел куда-нибудь? И тут Ратха обожгла догадка. Прокравшись на веранду, он на цыпочках подошел к двери Галин и прислушался. «Аман, Аман, что же мы с тобой наделали? — шептала Галия. — Теперь нет нам с тобой прощения ни от людей, ни от аллаха». — «Не бойся, — успокаивал ее Аман. — Если умрем, то только вместе, Без тебя я не смогу жить… Ты покорила меня с первого взгляда… Я как увидел тебя в день твоего приезда, так и решил: все равно она будет моей…. Только моей…»
Ратх испуганно отшатнулся и ушел к себе в комнату. Он не знал, что и думать: мысли у него путались от услышанного. Он не сомкнул глаз, с какой-то боязнью поджидая брата.
Аман пришел перед рассветом, тихонько разделся и лег. Ратх сделал вид, будто бы только проснулся.
— Ты где был, Аман?
— Ай, не спится что-то… Весна что ли не дает… Не пойму даже.
Ратх весь сжался в комок.
— Аман, — сказал он печально. — Я все знаю. Я стоял возле ее двери и слышал, как ты с ней забавлялся…
Наступило долгое, напряженное молчание. Наконец Аман произнес:
— Значит, слышал? Ну и как ты теперь будешь смотреть на нас?
— Не знаю, Аман.
— Надеюсь, не скажешь Черкезу? Или скажешь?
— Ах, Аман, Аман. Как же так? Он же твой родной брат.
— Ну и что же, что брат, — повысил голос Аман. — А если я люблю ее и жить без нее не могу? Да и нужна ли она Черкезу? Он сам от нее отказался ради Рааби. Не переживай, Ратх, — попросил мягко Аман. — Дай сюда твою руку. Вот так, младшенький! — Аман сжал руку брата. — И давай договоримся. Мне кажется, я тебе ближе, чем Черкез. Мы с тобой почти двадцать лет душа в душу, а Черкез что? Мы с тобой на одной арене, Ратх… Ты понимаешь это? Я клянусь, буду предан тебе до конца. И могу поручиться за Галию. Я и не собирался скрывать от тебя свою любовь к ней. Я скажу ей, что ты обо всем знаешь. Она уважает тебя, Ратх. Будь человеком…
— Да ну что ты привязался? — обиделся Ратх. — Разве я собираюсь трепаться о твоих тайнах. Не беспокойся, не один человек не узнает.
Аман еще раз пожал руку брата:
— Спасибо, Ратх. Теперь давай немножко поспим…
В конце апреля забастовали приказчики асхабадских магазинов. С самого утра в районе Текинского и Русского базаров начали собираться толпы. К приказчикам присоединились мелкие лавочники, просто торгаши, наконец обыватели, и два людских потока соединились на проспекте Куропаткина. Шествие походило на похоронную процессию, с той лишь разницей, что музыканты играли не траурный марш, а залихватские кавказские мелодии. Гремели бубны, надрывались зурны, звенели тары. И из толпы то и дело слышались бодрые выкрики: «Даешь восьмичасовой рабочий день!» Шествие приблизилось к Гимназической площади и остановилось напротив военно-народного управления уезда. Начались выкрики требований. Кто-то предлагал написать официальную бумагу начальнику уезда. Но тут вышел на крыльцо Куколь-Яснопольский и спросил: