Огненная арена
Шрифт:
— Господин генерал, прикажете принимать меры? — спросил Жалковский.
— Да, разумеется. Но я думаю не столь страшен черт, как его малюют.
— Вы так думаете? Ну, не скажите, не скажите!
— Железнодорожный союз все-таки порядочная организация, — сказал генерал. — Во-первых, союз их легален и профессионален. Во-вторых, составляют его, в основном, служащие чиновники, а на них можно положиться. Пока что железнодорожники не задавали нам особых хлопот, если не считать участия в похоронах революционера.
— Евгений Евгеньевич, но вы ни разу не поинтересовались
— Полковник, я не думаю, чтобы инженеры, техники и прочие интеллигентные люди допустили в свои ряды безграмотную рабочую чернь, да еще с крайне противоправительственной программой, — не согласился Уссаковский.
— Генерал, но по сведениям Пересвет-Солтана, уже образован на железной дороге забастовочный комитет! — предупредил начальник канцелярии. — Железнодорожники наши послали на конференцию в Москву некоего Змануила Воронца, а он телеграфировал оттуда рабочим, чтобы немедленно создали забастовочный комитет, остановили на дороге всякое движение и примкнули к Всероссийской забастовке.
— Не придумал ли чего-нибудь лишнего этот Пересвет? — спросил генерал. — А то у него есть привычка пугать самого себя, а заодно и остальных.
— Забастовочный комитет, действительно, создан, — подтвердил Жалковский. — И то, что Воронец находится в Москве — факт подлинный.
— Хорошо, полковник, примите все меры по охране банков, почтовых контор и вокзалов…
Начальник канцелярии, не задерживаясь более, удалился. Генерал вновь вернулся в гостиную, сел в кресло, но сосредоточиться на музыке уже не смог.
Утром, когда генерал ехал в штаб, со стороны железной дороги донесся длинный гудок. Через несколько секунд гудок вновь повторился. Уссаковский подумал: «Да, действительно, началось», и велел кучеру ехать побыстрее.
Через час ему доложили: деповцы не вышли на работу. Сотни людей заняли перрон и привокзальную площадь: хотят остановить движение поездов. Генерал подумал и велел выслать на станцию батальон полковника Антипина,
— Ни в коем случае не стрелять, и строгих мер не принимать! — приказал сдержанно.
— А что же прикажете, ваше превосходительство? — удивился Жалковский.
— Постарайтесь не допустить прекращения движения…
Тем временем на привокзальной площади и перроне, над головами рабочих, уже шуршали флаги и транспаранты: «Да здравствует Всероссийская забастовка! Да здравствует социализм!» Собрался забастовочный комитет: Нестеров, Вахнин, Шелапутов, Гусев, Заплатит… Уже хотели открыть митинг, и тут ворвался в толпу Вахнин и прокричал с досадой:
— Товарищи, а служащие-то не хотят бастовать! Я только что был в Управлении дороги. Как сидели они за своими столами, так и сидят! Я им говорю: вставайте, забастовка началась, а они и в ус не дуют! Приказ забастовочного комитета для них — фикция. И наш пролетарский гудок мимо их ушей пролетел!
— Да дьявол с ними, со служащими! — сказал слесарь Гусев. — Пусть сидят. Как-нибудь
— Ишь ты, какой добренький! — вмешался Вася Шелапутов. — Не все же служащие не хотят. Я вот, например, счетовод, а пришел же бастовать! И другие придут. Там какой-нибудь провокатор мутит сознание служащей массы. Надо их гнать всех сюда!
— Спокойно, Вася, — успокоил Нестеров. — Сейчас наведем порядок. Пойдем со мной… Вахнин, ты тоже…
За Нестеровым двинулись и все остальные. Толпа рабочих подошла к зданию Управления дороги и распахнула двери. В вестибюле и коридорах было подчеркнуто тихо. Даже пишущие машинки не стрекотали, как обычно.
— Давай сразу к тузам заглянем, — предложил Вахнин. — К Ульянину.
— Ульянин в отъезде, — сказал Гусев.
Толпа вбежала по широким ступеням внутренней лестницы на второй этаж и растеклась по коридору, заглядывая в кабинеты.
— Вылазь, конторские крысы! Чего сидите?
— Ишь как они революции перепугались!
— Гони их на улицу, братцы!
Служащие, однако, оказали сопротивление. Какой-то чиновник из товарного отдела встал у двери и истерично взвизгнул:
— Что это значит, граждане?! Я не желаю бастовать! И мои сотрудники не хотят!
— А ну-ка, ты, прочь с дороги! — обозлился Вахнин. — Тебе, значит, решение центрального союза нипочем?
Видя, как агрессивно настроены рабочие, чиновник отступил и, подбежав к столу, сел и вцепился в стул руками.
— Ни за что не выйду, — заявил он. — Как работал, так и буду работать. Хоть убейте!
Нестеров посмотрел на него с усмешкой, покачал головой и распорядился:
— Вячеслав, берите его вместе со стулом и — прямо на тротуар.
Толпа разразилась хохотом. Рабочие схватили чиновника вместе со стулом и потащили на улицу. Другие чиновники согласились было добровольно покинуть кабинеты, но соблазн — вынести всех на стульях, — был так велик, что деповцы, хохоча и улюлюкая, понесли всех подряд. И совсем уж «озорно» обошлись е заведующим коммерческим отделом, полковником Добросельским. Грозный офицер, увидев перед собой толпу, попытался было прикрикнуть и поставить всех по стойке «смирно». Тогда Вахнин безжалостно сказал:
— В мешок его, братцы. Вытащим, как пугало, в мешке!
Откуда-то притащили мешок, сунули в него вниз головой полковника и вынесли. От страха и возмущения полковник потерял голос. Выскочив из мешка, он размахивал руками и что-то пытался сказать, но шевелились лишь его губы и на лице появлялась злая гримаса, а голоса не было, и это особенно привело толпу в безудержный восторг. Одни смеялись, а другие, подталкивая служащих, гнали их на митинг, к станции. И вся Анненковская от Управления до вокзала шумела от тысяч человеческих голосов. И вот уже перед зданием вокзала, на площади, загремели речи: «Бастовать, пока не добьемся 8-часового рабочего дня и прибавки жалованья!», «Долой мир капитала! Заводы — рабочим, землю — пахарям!», «Долой царизм!», «Вся власть учредительному собранию!», «Да здравствует социализм!» Наконец к полудню уставшая толпа начала рассредоточиваться. И тут через рупор донесся голос диспетчера: