Огненная река
Шрифт:
Я кладу нож и иду на этот зов. Я всегда хотела съездить на море. Не в путешествие, просто так, «а давай-ка съездим на море». Но ни разу так и не съездила. Поездка не принесёт никакого результата. Море пепельного цвета, большое и пустое, не сможет утолить мою жажду.
Я хотела увидеть настоящее море, вышедшее из берегов, как при всемирном потопе, которое смывает дамбы и мосты своими приливами, поглощает дома и разрушает горы. Такое море мне было нужно.
Как пустой стакан наполняется водой, как сходятся два кончика месяца, образуя полную луну, так зрело и моё тело;
Гул самолёта слышится тоскливо, как всплеск ночных волн. По лбу струится пот. Приму ванну. Я разденусь и, прежде всего, хорошо вымою голову. Как бьётся сердце в предвкушении радости! Потом я встану под тугие струи холодной грунтовой воды, чистой и свежей, как утренняя роса. Вода такая холодная, что тело покраснеет, но я всё равно буду обливаться, крича от холода, пока не появятся и не исчезнут красные пятна.
Я сжимаю губы, как ведьма. Нет! Прежде я побегу на кухню, открою бутылку колы и буду с наслаждением лить в горло холодную колючую жидкость.
Отношения
— Ты знаешь, какое сегодня число?
Она уже было вышла из дома, но вернулась. Теперь, торопясь на работу, быстрыми лёгкими шагами пробежала мимо меня. Я спросил её об этом сразу после того как нарочно громко велел домработнице Субун, которая была вне поля моего зрения, поменять воду в аквариуме.
В этом не было никакой необходимости. На воду в аквариуме мне было наплевать. Я точно знал, что сегодня день поминовения сына, и мой вопрос о сегодняшнем числе лишь означал, что мне было неловко напомнить ей об этом напрямую. Я скрывал смущение, боясь, что она примет мой вопрос за осуждение или упрёк, и почувствует себя неловко от того, что забыла о своём долге, и поэтому я делал вид, что задал вопрос случайно.
— Да, отец.
Она закрыла дверь, щёлкнула ключом, проверила, покрутив ручку, хорошо ли она заперта, и лишь тогда ответила; при этом от её голоса шёл слабый аромат пудры.
От неё постоянно пахло мной, старой молью, будто это запах её собственного тела, и мне было её жаль.
— Двадцать пятое февраля.
На дне аквариума вращался круглый гнилой корень, рыбы бесшумно плавали у поверхности и светились тусклым красным светом в мутной воде, почти коричневой из-за водорослей и сфагнума.
Я поднял правой левую парализованную руку, безжизненно висящую вдоль тела — теперь даже трудно поверить, что это моя рука — и прикоснулся к выпуклому животу аквариума. Как я и ожидал, она бессильно упала без малейших ощущений. Я опять поднял левую руку правой и засунул её в аквариум. Рука, тяжёлая, как кусок свинца, с бульканьем ударилась о дно.
Со дна молочно-белыми хлопьями поднялся осадок, и караси в знак враждебности к неожиданно упавшему предмету, резко подняли свои острые плавники. Бесчувственная рука, спокойная и расслабленная,
— Слышишь, говорят, что и рыбы теряют сознание. Значит, у них тоже есть разум?
«Нет, это всего лишь физиологическая реакция. Если взорвать динамит в воде, то можно оглушить рыбу, и она всплывёт на поверхность. Но через некоторое время она приходит в себя и оживает», — и он хихикнул.
— Зачем же менять воду-то?
Субун, вошедшая тихо и незаметно, спросила довольно сердито. Она так неожиданно появилась, что меня охватил внезапный страх. Я не понял, зачем она здесь и отчего ведёт себя так непочтительно, протягивая свою руку, с которой капала вода.
Руки Субун всегда синие. Каждый раз, смотря на них, я не могу сдержать какого-то внутреннего отвращения.
Я заметил, что равнодушный взгляд Субун направлен на руку в аквариуме, и велел ей скорей принести полотенце.
В этот момент сноха, которая наклонилась и чистила туфли щёткой, закричала звонко — словно высыпались горошины из раскрывшихся сухих стручков:
— Сегодня же тот самый день! Вы помнили об этом?
— Да.
Несколько секунд я смотрел на её губы, покрытые красной помадой, потом ответил, незаметно повернувшись к ней спиной. Я не хотел, чтобы она видела моё лицо. Я подумал, что любое выражение будет содержать неоправданный упрёк.
Это были диктат и неудовлетворённость старика. На самом же деле я был уверен в том, что рассержен на неё намного меньше, чем казалось мне самому.
За спиной я услышал, как она легко притопнула ногами. У неё есть такая привычка — после того как почистит туфли, она выпрямляет спину и притопывает. Она это делает, чтобы проверить, действительно ли хорошо затянуты ремешки, и не случится ли так, что туфли свалятся на ходу.
Это означало, что она полностью готова к выходу. Вот-вот она откроет дверь и вылетит, как ветер. И на месте, где она стояла, не останется никаких следов. Она была такая аккуратная, что с подошв её туфель не падала ни одна песчинка.
— Простите, я забыла об этом и съела сегодня слишком много мяса.
Я услышал её дрожащий оправдывающийся голос, как у священника, который нарушил пост. К такому трюку я уже привык.
— Что ты, это ты меня прости. Мы ведь не соблюдаем обычай, который запрещает есть мясо в день поминовения.
Меня вдруг охватил гнев, причина которого была мне неясна.
— Живой человек ничем не обязан умершему.
— Отец!
Я повернулся и взглянул на неё. Она стояла с опущенными руками и строго смотрела на меня.
— Иди скорее.
Я повернулся спиной и замер. Кукушка выскочила из своего домика в настенных часах, прокуковала пять раз и скрылась. Маятник часов раскачивался с широкой амплитудой, звук расходился кругами и постепенно утихал.
— Ты можешь опоздать. Иди же скорее!
Мне стало тяжело, будто в горло вонзился шип.
За спиной было слышно, как она осторожно закрывает дверь в коридор и затем как она плотно закрывает ворота. Мне показалось, что я вот-вот упаду, будто все мои силы иссякли.