Огненная вода (Сборник)
Шрифт:
– Со мной такое не случается. – Я усмехнулся, когда она хлопнула дверью.
Через минуту в комнату ворвался смех и галдеж восьмилеток.
Я начал свой урок, посвященный делению столбиком, с того, что тайком взглянул на последний ряд. Там, как гвоздями прибитая, сидела Сэриетта Хон, послушно сложив руки на парте. На фоне красного дерева, под которое была облицована мебель в классе, ее белесые мышиные хвостики и абсолютно белая кожа зрительно приобретали желтоватый оттенок. Ее глаза, тоже слегка желтоватые, с огромными бесцветными радужками под полупрозрачными веками не мигали, когда я смотрел на нее.
Она
Закончив урок арифметики, я подошел к ней, сидевшей в гордом одиночестве. – Может быть, ты сядешь поближе к моему столу? – спросил я медовым голосом. – Так тебе лучше будет видно доску.
Она поднялась и сделала маленький книксен: – Благодарю вас, сэр, но там слишком солнечно, а яркий свет вреден для моего зрения. Поэтому я чувствую себя намного лучше в темноте и тени. На ее лице неуклюже изобразилось нечто, похожее на любезную улыбку. Я кивнул. Мне стало как-то неловко от формальной точности ее ответа.
В течение всего урока естествознания я чувствовал, что она буквально прикипела ко мне глазами. Под ее немигающим, неотвязным взглядом я начал путаться в наглядных пособиях, а ученики, догадываясь о причине, стали шептаться и вертеть головами.
Ящик с коллекцией бабочек выскользнул у меня из рук. Я нагнулся, чтобы поднять его. Вдруг какой-то изумленный вздох прошумел по всей комнате, вырвавшись из тридцати маленьких глоток:
– Смотри! Она снова это делает!
Сэриетта Хон сидела все в той же странной, оцепенелой позе. Только волосы у нее были теперь густо-каштанового цвета, глаза – голубыми, а щеки и губы нежно порозовели.
Мои пальцы уперлись в надежную поверхность стола. Не может быть! Неужели это свет и тень проделывают такие фантастические трюки? Не может быть!
Даже когда я, забыв о педагогической дистанции, с открытым ртом смотрел на нее, она продолжала темнеть, а тень вокруг нее рассеивалась. Дрожащим голосом я попытался вернуться к коконам и чешуекрылым.
Через минуту я заметил, что ее лицо и волосы снова чистейшего белого цвета. Я не стал искать этому объяснения, равно как и ученики. Но урок был сорван.
– В точности то же самое она вытворила на моем уроке, – сказала за ленчем мисс Друри. – В точности то же самое! Правда, мне показалось, что она была жгучей брюнеткой, с копной черных волос, а глазищи у нее сверкали. Это было сразу после того, как она назвала меня дурой – наглая стерва! Я потянулась за розгой. Тут-то она и обернулась смуглой брюнеткой. У меня бы она живо покраснела, если бы звонок не прозвенел на минуту раньше.
– Представляю себе, – сказал я. – Но при ее внешности любой световой эффект может сыграть дурную шутку со зрением. Да и вообще не уверен, что видел все это. Не хамелеон же она, в конце концов.
Старая учительница поджала губы, так что они превратились в бледную розовую линию, пересекшую ее дряблое лицо. Она покачала головой и перегнулась через стол, усыпанный крошками. – Не хамелеон. Ведьма! Я знаю! И Библия приказывает нам уничтожать ведьм, сжигать их со всеми потрохами.
Мой смех прокатился по грязному школьному подвалу, который служил нам столовой. –
– Вот именно. И ее нужно обезвредить, пока она не выросла и не наделала гадостей. Поверьте мне, мистер Флинн, уж я-то знаю! Один из моих предков сжег тридцать ведьм в Новой Англии во время процессов. У нашего рода особый нюх на этих тварей. Между нами не может быть мира!
Дети в благоговейном страхе разделяли мнение мисс Друри. Они прозвали девочку-альбиноса «Хозяйкой Сэри». Сэриетта, со своей стороны, с удовольствием приняла это прозвище. Когда Джой Ричардс ворвался в компанию детей, которые, скандируя песенку, сопровождали ее по улице, она остановила его.
– Оставь их в покое, Джозеф, – сказала она в своей забавной взрослой манере. – Они совершенно правы. Я в самом деле злая-злая фея.
Джой опустил свое озадаченное конопатое лицо, разжал кулаки и молча пристроился сбоку маленького кортежа. Он боготворил ее. Они всегда были вместе – возможно, потому, что оба были аутсайдерами в этом детском сообществе, а возможно, потому, что были сиротами – его вечно поддатого папашу трудно было назвать отцом. Я часто заставал его сидящим на корточках у ее ног в сырых сумерках, когда выходил на крыльцо пансиона подышать свежим воздухом. Она останавливалась на полуслове, продолжая указывать пальцем куда-то вверх. Они оба сидели в заговорщицком молчании, пока я не уходил с крыльца.
Джою я немного нравился. Именно поэтому мне единственному он приоткрыл завесу над прежней жизнью Хозяйки Сэри. Гуляя как-то вечером, я обернулся и увидел, что Джой догоняет меня. Он только что ушел с крылышка.
– Эх, – вздохнул он. – Хозяйка Сэри столькому всему научилась у Стоголо! Если бы этот парень был здесь, он показал бы старухе, где раки зимуют. Он проучил бы ее, еще как проучил бы!
– Стоголо?
– Ну да. Этот колдун, который проклял мать Сэри до того, как Сэри родилась; за то, что она засадила его в тюрьму. Мать Сэри умерла, когда рожала, а отец ее начал пить, хуже, чем мой папаша. А Сэри потом нашла Стоголо, и они подружились. Они обменялись кровью и заключили мир на могиле ее матери. И он научил ее колдовству, и родовому проклятию, и как делать любовное зелье из кабаньей печенки, и…
– Ты меня удивляешь, Джой, – прервал я его. – Верить в эти глупые предрассудки! Хозяйка Сэри, то есть Сэриетта выросла в обществе примитивных людей, которые не знают ничего лучшего. Но ты-то знаешь!
Он покачал ногой какой-то сорняк на обочине. – Да, – тихо произнес он. – Да. Извините, мистер Флинн, что я про это сказал.
Погода установилась поразительно теплая. – Поверьте моему слову, – однажды утром сказала мисс Друри. – Такой зимы я сроду не видала. Бабье лето и оттепели – это одно дело, но когда такое продолжается изо дня в день, беспрерывно – это Бог знает что!
– Ученые говорят, что на всей земле климат становится теплее. Конечно, сейчас это трудно заметить, но Гольфстрим…
– Гольфстри-и-и-м, – передразнила она. На ней был все тот же тяжелый чопорный наряд, и жара доводила ее взрывной темперамент до точки кипения.
– Гольфстрим! С тех пор, как это хоново отродье приехало в Нэнвилль, все перевернулось вверх дном. Мел у меня все время крошится, ящики в столе застревают, тряпки расползаются на клочки. Эта чертовка пытается наслать на меня порчу!